– Возможно.
– Это ты к чему?
– Ты прекрасно понимаешь, к чему.
Барри резко обернулся. Лицо Морин белело в темноте неясным пятном, как на картинах импрессионистов.
– Ассоциация добилась своего. Не знаю, как они это делают – колдовством каким-то или еще чем… Люди на их стороне! Возьми хоть шерифа, хоть всю ту толпу на митинге. Мы пришли против воли, а наши дорогие соседи сами рвались в бой, размахивая битами.
– Так, может, и к лучшему, что нас никуда не приглашают? А то, глядишь, и нас бы перевоспитали.
– Нет, – ответил Барри твердо. – Этого никогда не будет.
– И мы не одни такие. Пусть не все, но некоторые понимают, что к чему. Тина с Майком, еще кое-кто…
Барри вспомнил, как на вечере у Рэя Грег Дэвидсон объявил, что уезжает из Бонита-Висты, и все гости дружно ругали ассоциацию.
– Может быть, – протянул он. – Хочется надеяться.
Они стояли плечом к плечу, глядя в темноту и слушая далекий шум праздника.
– Через неделю День труда, – тихо сказала Морин.
– Угу.
– Пойдем на собрание?
– Конечно! Это бесценная возможность высказаться при всех. По уставу, каждому домовладельцу дается три минуты на выступление. Я подготовлю речь. Предложу внести определенные поправки. По крайней мере, поймем, у кого какая позиция. Я этих мерзавцев в пух и прах разнесу! И поглядим, кто со мной, а кто против.
– Только с тобой? А я?
– С нами, – поправился он.
– Я не о том. Мне тоже выступить?
– А ты хочешь? – удивился Барри.
– Да нет. Три минуты даются на человека или на участок? Если на каждого, нам обоим вместе положено шесть минут. Я могу продолжить за тобой.
– Три минуты на участок.
– А, тогда сам выступай.
– Надо заранее составить текст и замерить время. Постараюсь впихнуть побольше. Отчетно-выборное собрание раз в году бывает, и там хотя бы делают вид, что в ассоциации соблюдают принципы демократии. Другого такого шанса не будет.
Над клубом взлетела одинокая сигнальная ракета и рассыпалась лиловыми искрами. Послышались восторженные крики.
– Как ты думаешь, что будет после твоего выступления? – спросила Морин.
Барри ответил, помолчав:
– Не знаю. Правда, не знаю.
Утром вернулись маляры. На этот раз Барри и Морин выскочили во двор, пока те еще только вылезали из грузовика.
– Что вы здесь делаете? – спросила Морин.
Маляры, будто не слышали, продолжали возиться возле машины.
– Вы на той неделе уже красили наш дом!
Трое маляров помоложе начали раскатывать у стены рулон пластика.
Барри подошел к старшему.
– Попробую угадать: правила изменились? Теперь другой оттенок нужен?
– Угу.
Бригадир вытащил из грузовика моток малярной ленты.
– Вам уже приходилось такое делать? Ну, перекрашивать один и тот же дом, пока владельцы не разорятся?
Бригадир замялся и все же кивнул.
– Угу.
Отодвинув Барри в сторону, он принялся заклеивать ближайшее окно.
Барри и Морин закрыли наглухо все окна и уехали, не дожидаясь, пока начнут красить. Весь день они провели на озере – гуляли в лесу, обедали на полянке и старательно притворялись обычной парой отдыхающих. Когда под вечер вернулись домой, маляров уже не было, но кусты у южной стены остались накрыты пластиком. Успели выкрасить половину дома.
– Наверное, завтра опять придут, – сказала Морин.
Барри кивнул.
В прошлый раз оставленные на ночь закрытыми окна не помогли, так что сейчас они раскрыли окна настежь и включили вентилятор. Запах краски все равно держался, и утром оба проснулись с головной болью.
Покраска заняла два дня. Маляры явно работали тщательнее, чем раньше, словно в тот, первый раз заранее знали, что придется переделывать. Барри был уверен, что за эту работу и денег потребуют больше. Страшно хотелось вышвырнуть наглецов с участка и сжечь к чертям их грузовик, однако Барри понимал, что маляры всего лишь выполняют приказы. Надо будет – другие найдутся.
Тогда ему пришла в голову новая мысль. Он посоветовался с Морин, и, к его изумлению, она согласилась.
Дождавшись, пока маляры уедут, Барри и Морин взяли оставшуюся от ремонта белую краску и намалевали на стене дома, со стороны улицы, громадную улыбающуюся рожицу. На другой стене нарисовали рожицу с хмурой гримасой.
На следующий день маляры появились вновь, уже не просто необщительные – они не скрывали своей враждебности. Барри вышел на крыльцо с чашкой кофе в руке и приветливо поздоровался. Ему ответили мрачными взглядами и руганью вполголоса.
– Что он о себе воображает? – спросил кто-то из младших.
– Дурак хренов, – буркнул бригадир.
План сработал! Они с Морин сумели вызвать сбой отлаженного часового механизма и навязали борьбу на своих условиях.
Маляры оклеили окна защитной лентой, расстелили пленку, подключили пульверизаторы и наглухо закрасили половину улыбающейся рожицы. Когда они перешли ко второй половине, Барри отставил чашку с кофе, принес белую краску и нарисовал на свежеокрашенном участке стены россыпь косых крестиков.
Бригадир сердито подошел к нему.
– Что это вы делаете?
– Дом мой, – ответил Барри. – Я его крашу.
– Нельзя!
– Со своим домом я могу делать все, что пожелаю. А будешь ко мне лезть – я тебе надаю по заднице, потом раздену догола и в желтый цвет покрашу, трус паршивый!
Барри ожидал услышать в ответ угрозы – в конце концов, их было четверо против одного. Он внутренне приготовился к драке, однако бригадир отошел от него, о чем-то поговорил со своими подчиненными, они быстро собрали оборудование и уехали.
Победа!
Маляры не вернулись, и новых тоже не присылали. Не прибежал Нил Кэмпбелл со своим вечным планшетом. Не было ни звонков, ни грозных извещений на двери и в почтовом ящике. На стене так и остались половинка улыбающейся рожицы и несколько крестиков.
Той ночью Барри и Морин занимались любовью, когда вдруг зазвонил телефон. Барри не хотел снимать трубку, но Морин сказала – вдруг что-нибудь важное? Барри дотянулся до прикроватного столика, нащупал телефон и нажал кнопку ответа.
– Алло?
Голос в трубке был хриплым и грубым, хотя говорил шепотом:
– Вставь ей еще разок, от души!
И тут же отключился.
За ними наблюдают!.. Барри рывком натянул на себя и Морин одеяло, отчаянно оглядываясь в поисках скрытой камеры.