И отдал ему сковородку.
— Очень признателен.
— Идем, Люси. Ты можешь идти? Давай я помогу тебе.
— Они найдут вас, — сказал Муркус. — Найдут и поймают. А когда они вас поймают, то разберутся с ней. А что до тебя, Клод… Не знаю, что они сделают с тобой, но не хотел бы я оказаться на твоем месте.
— Это ключ от твоей цепи, Роуленд? — спросил я, вытаскивая ключ из кармана Муркусовой жилетки.
— Полагаю, это именно он, — сказал Роуленд. — Хотя раньше я его не видел.
— Нет, Клод! — заорал Муркус. — Предупреждаю, верни его!
Я отдал ключ Роуленду.
— Очень признателен.
— Нет, Подставка, нет, — сказал Муркус. — Отдай мне его по-хорошему. Немедленно. Ты — моя подставка для гренок.
— Роуленд, — сказал я, — будь добр.
Муркус вскрикнул.
— Благодарю, — сказал я.
— Не за что, — сказал Роуленд.
— Куда мы идем? — спросила Люси.
Спускаясь ниже навстречу жиже
Она снова была со мной. Я чувствовал ее тепло, ее движения. Ее одежда была изорвана, а сама она покрыта синяками и порезами. Она шла, прихрамывая, но это была она, моя Люси. Какой же я везучий! Как хорошо жить! Ведь только сейчас я начинаю жить по-настоящему. Мы не умрем, подумал я, не теперь. Это было бы слишком жестоко. Не сейчас, когда она снова рядом со мной. Мы выберемся отсюда и будем кричать и танцевать, будем сами собой. Мне пятнадцать с половиной, и у меня есть брюки. Что еще нужно?
Я думал, что нам нужно спуститься на нижние этажи Дома-на-Свалке, что оттуда нам будет легче выбраться наружу. Я думал, что у нас получится пройти по туннелю, что этот темный путь, по крайней мере, уведет нас подальше от Дома. Главное — оказаться подальше от этого места, которое сотрясалось и завывало, протестуя против разбушевавшейся погоды. Я наконец понял, что наше имение, Дом-на-Свалке, было построено не из кирпичей и известки, а из холода и боли. Этот дворец был сделан из злобы и черных мыслей, страданий и криков, пота и плевков. Обои на наших стенах держались на человеческих слезах. Когда наш дом плакал, он плакал потому, что кто-то в этом мире вспоминал о том, какую боль мы ему причинили. Как же Дом рыдал, кричал и завывал этой страшной ночью, как он бился и стонал, как ругался и проклинал, как страдал от штормовых ударов Свалки! Нам нужно выбираться.
Вниз, мы спустимся вниз — туда, где находился Предмет Люси Пеннант. Нам он нужен. Мы снова оживим его и Джеймса Генри. Раз у Роуленда Коллиса получилось, то надежда есть.
— Мы идем вниз, Люси. Мы найдем туннель.
— Скорее всего, он уже затоплен, Клод. Когда я в последний раз была внизу, там все заливало.
— Но ведь в центральной части подвала было безопасно?
— Это было давно.
— Что ж, Люси, нам все равно нужно идти вниз. Надо попытаться. И самое главное: пожалуйста, запомни, что твой Предмет все еще там.
— Спичечный коробок. Я не стану тонуть из-за спичечного коробка.
— Это не просто коробок, поверь. Моя собственная затычка — это человек. Правда. Это человек, заключенный в затычку. И я не знаю, что случится с тобой, если мы не заберем твой спичечный коробок. Думаю, ты заболеешь и долго не протянешь.
— Я лучше рискну.
— Я видел, как моя собственная тетка превратилась в ведерко для льда из-за того, что у нее не было при себе ее Предмета рождения.
— Но внизу Грумы, Пиггот — все они. Они меня хорошо знают.
— Нет, Люси, их там нет. Они уже должны были подняться наверх. Внизу небезопасно, никто не станет там оставаться.
— Значит, и нам небезопасно находиться там. Я не вернусь в подвал.
— Это еще не все, Люси.
— Не пойду. Тебе меня не убедить.
— Думаю, что Флоренс Белкомб там, внизу.
— Флоренс?
— Только она не то, чем была. Она теперь просто чашка, поверь. Чашка с подусником. Я слышал, как они об этом говорили, и слышал ее саму. Ее голос звучал среди других. Она — часть Собрания.
— Но тогда получается, что я была рядом с ней! Так близко! Я видела ее!
— Думаю, Люси, что она в подвале.
— Ладно, Клод, — сказала она, вздыхая. — Ладно. Идем.
Она выглядела чрезвычайно затравленной, избитой и исцарапанной, словно у нее отняли какую-то часть.
— Мы выберемся, — сказал я, — и никогда не вернемся.
— Ты пойдешь со мной?
— Я тебя не брошу. Если понадобится, мы будем пробиваться с боем.
— Что вдруг сделало тебя таким сильным?
— Ты, Люси, ты.
— Я не Айрмонгер, Клод. Ни капли.
— Я знаю. Знаю и люблю тебя за это.
— Я воровка. Думаю, я всегда была такой. Это я украла все эти предметы.
— Я знаю и люблю тебя за это.
— Я была на Свалке и видела, как она поглотила Туммиса. Я пыталась спасти его, но не смогла. Не сумела.
— Но попыталась, Люси. И сделала все, что было возможно.
— Сделала, да, сделала.
— И за это тоже я тебя люблю.
— Правда?
— Правда.
— Альберт Поулинг!
— О нет.
— Что такое?
— Маленький дядюшка.
В пути
Перед нами стоял маленький дядюшка Тимфи. В свете джутовой лампы он сиял как луна, как маленькая злобная планетка. Его ноздри раздувались от гордости из-за того, что он нашел нас, и от жажды уничтожения.
— Стоять, стоять на месте! Я вас поймал. Я это сделал. Не Идвид. Я. Я здесь главный, а не он. Он лопнет от зависти. Он просто истечет слюной! Это сотрет ухмылку с его лица. Я ведь говорил, что я здесь главный. И однажды я стану губернатором. Почему бы и нет? Клод Айрмонгер, ты губишь свою кровь.
— Оставь нас в покое, дядя Тимфи.
— Вот уж нет. И не надейся. Отдай ее, отдай мне.
— Нет, дядя. Отойди.
— Я собираюсь забрать ее у тебя.
— Я ударю тебя, дядя. Ударю.
— В тебе, Клод, нет ничего, кроме испорченного воздуха. Кого ты можешь ударить?
— Ты не тронешь ее.
— Трону. Смотри!
— Не лезь ко мне, дядя. Я тебе врежу, клянусь.
— Ну так врежь, кусок ничтожества. Ты не стоишь даже моего плевка, Клод. Ты бестолочь. Сейчас я с этим покончу.
Он свистнул в своего Альберта Поулинга. Ответом ему стал грохот в дальнем конце коридора.
— Что это?! — закричала Люси. — Кого он привел?!