– Из Ставки непросто будет, однако, – проронил Тунгус.
– Вытащили из форпоста, из Ставки тоже вытянем, – уверенно сказал Князев. – Или сам сбежит. Котов, как и прежде, следи за егерями.
– За какими конкретно?
– Следи за теми, которые ушли отсюда за группой Савенко. Это мужчина и женщина. Ты их знаешь.
– Сиплый и Василиса, – Котов кивнул.
– Они наверняка запали на артефакт и попробуют отнять или выпросить его у Савенко и унести в Край. Твоя задача – перехватить вещицу, если они преуспеют. Артефакт должен вернуться к нам. Есть у меня еще одна идея насчет этого арта.
– Получится, буду страховать Кравченко?
– Вроде того. Но в его дела не ввязывайся. Твои клиенты – егеря. Помощники нужны?
– Ты же знаешь, я работаю один.
– Хорошо. Тогда мы с Тунгусом и бойцами двинемся за кочевниками. Может быть, перестреляем клиентов на привале… если будет хороший путь отхода. Или придумаем что-то еще. Вопросы? Нет? Разбежались!
Окрестности Харькова – Новая Водолага – Днепропетровск. Бондарев
В разных армиях на протяжении всей истории по-разному относились к сдаче в плен. Где-то сдаваться было не принято вообще. Где-то допускалась сдача в случае физической невозможности оказывать сопротивление, то есть при тяжелом ранении. А где-то устав даже обязывал сдаться в плен, когда «исчерпаны все технические и разумные возможности ведения боевых действий». То есть если кончились патроны и гранаты, а идти в штыковую атаку – очевидная глупость, поскольку противник бросил против тебя танки.
В Армии Возрождения пока не сформировались какие-то особые традиции на этот счет, поскольку решение сдаваться или нет зависело от каждого конкретного случая. Когда армейцы проигрывали кочевникам, лучше было оставить последний патрон для себя и застрелиться. Когда же давали сбой редкие операции против егерей, плен был вариантом неприятным, но приемлемым. С третьей силой, с бродягами, Армия воевала так же редко, как с егерями, и еще реже проигрывала схватки, но если случались конфузы и какие-нибудь бойцы попадали в руки мелких группировок, это также не оборачивалось особыми неприятностями. Некоторое время пленных использовали на каких-нибудь работах, а потом обменивали на задержанных патрулями вольных ходоков или на продовольствие.
Из всех этих правил бывали исключения. Ведь и кочевые попадались разной степени дикости и озверелости, и егеря встречались странные, а уж каким разношерстным было сообщество бродяг! Фактически договориться можно было только с «цивильными» бродягами, оседлыми, фермерствующими поблизости от крупных поселений, признающими главенство Совета бродяг. Вся остальная странствующая братия вольных торговцев, проводников, посредников, старателей, ловчих, поденщиков и батраков была непредсказуема, почти как кочевники. С той лишь разницей, что кочевые были принципиальными разбойниками, работать не желали и сбивались в агрессивные кланы, бригады и группы, а бродяги объединялись только, если требовалось обороняться – здесь и сейчас. Отбив атаку, они разбегались или же еще какое-то время держались вместе, но в конце концов все равно разбредались в разные стороны. Пленные таким неустойчивым аморфным отрядам были ни к чему, поэтому судьба их была непредсказуема. От «вали на все четыре стороны» до куска веревки и на березовый сук, «чтобы не встретиться снова».
И все-таки считалось, что хуже всего попадать в плен к Черному Рынку. Если повезет, после крепкой обработки кулаками и палками пленного продавали в рабство. Формально это не приветствовалось патриархами Черного Рынка, этаким «советом авторитетов», к мнению которого прислушивался даже Хан, но в составе Орды все равно было немало кланов, покупающих и продающих рабов. Если же пленному не везло, после короткого допроса кочевники пускали его в расход, и делали это с особой жестокостью. В отношении армейцев это считалось не просто нормальным, но было даже обязательным условием.
Короче говоря, то, что Лютый, а впоследствии Голован оставили в живых майора Бондарева, было чем-то из ряда вон выходящим. Денис подозревал, что выручил тот факт, что Бондарев оказался мужем Юли, воспитательницы, а по сути, второй матери для дочки Лютого. Плюс к этому Юля, похоже, подстраховала мужа, раскрыв Лютому часть секрета, известного лишь чете Бондаревых и скауту Артему Чернову. Вот почему Лютый не просто оставил майора в живых, правда, не «допросил и отпустил», а «сосватал» его Головану, бригадиру кочевой сотни, возвращавшейся из рейда по Полтавскому залесью.
Лютый преподнес все так, будто бы это знак благодарности за то, что бригада Голована вовремя появилась в районе Шебекино и помогла разгромить наемный отряд, наделавший шума во владениях Лютого. На самом деле, поскольку Голован все равно собирался ехать в Ставку, Лютый предпочел поделиться с ним не только трофеями, но и «важной секретной добычей», чтобы не пришлось самому отправляться в такой дальний путь.
Поначалу Голован сомневался, стоит ли игра свеч – конвоируй этих пленных, следи за ними, но Лютый что-то нашептал соратнику, а заодно вручил ему рукописное послание для Хана, которое разрешил прочитать и Головану.
– Очень уж крутой из-за этих гавриков поднялся шухер, – еще разок пояснил Лютый гостю. – Я там на бумаге изложил кое-какие соображения. Думаю, Хан заинтересуется.
Неизвестно, что конкретно убедило кочевника ввязаться в это дело, то ли Лютый привел еще какие-то сильные аргументы, а быть может, Голован почуял хорошую прибыль, но и послание, и «передачку» Хану он взял и пообещал доставить в лучшем виде, «если только эти горемыки не решат, значится, сбрызнуть по дороге». Причем взял под конвой Голован всех троих захваченных Лютым пленников: и майора Армии Возрождения Дениса Бондарева, и Артема Чернова, формально бродягу, но из поселения, фактически подконтрольного Лютому, и егеря Грома, обитавшего неподалеку от того самого поселения – деревни Черновки.
– Где один, там и три, – туманно пояснил Голован. – Если одного придется сдать Хану для общей пользы, два на продажу останутся. А что все разной масти, так это лучше, не сговорятся по дороге.
– Все равно держи их отдельно, – посоветовал Лютый напоследок. – И помни, кто тебе такой гешефт подогнал.
– Уж не забуду, – пообещал Голован. – Пацанчик-то из твоей вотчины, не жалко отдавать без компенсации?
– Если пригодится Хану эта троица, будет мне компенсация, – Лютый многозначительно поиграл бровями. – А заодно особое доверие. Это важнее любых компенсаций, да и выгоднее окажется в будущем. Смекаешь? Политический вопрос. Скатертью дорога, Голован…
…К вечеру бригада вышла к станции Золочев, миновала блокпосты местной кочевой охраны и начала грузиться в небольшой состав.
Кочевники развели пленных по разным вагонам, и они не смогли перекинуться даже парой слов, вплоть до прибытия на конечную станцию железнодорожного маршрута. Между прочим, едва ли не единственного полноценного пути от одного большого города к другому на просторах Большой степи. Нет, участки железной дороги сохранились не только в этих местах. Но, как назло, все узловые станции утонули в большом Лесу или его «островах». Поэтому на других участках ездили от силы ручные дрезины. А от Золочева до Днепропетровска ходили почти настоящие составы. И принадлежала эта стратегическая ветка Черному Рынку, что крайне раздражало Армию Возрождения.