Дмитрий Иосифович грустно улыбнулся.
– Видите ли, в нашем музее есть отдел, посвященный истории шахмат в Чудовске. Еще в конце девятнадцатого века в городе появился шахматный клуб. Его частыми гостями бывали знаменитые русские шахматисты – Чигорин, Хардин, Яновский… Они оставили заметный след в истории нашего города.
Отец Андрей едва сдержался от улыбки.
– Хардин бывал в нашем городе даже трижды, – продолжил Дмитрий Иосифович, попыхивая сигарой. – Вообще-то он был адвокатом. Но прославился именно как шахматист. Так вот, «гвоздем» экспозиции нашего музея до сих пор был один экспонат. Ценность этого предмета подтверждает то, что несколько музеев Москвы и Санкт-Петербурга неоднократно пытались купить его у нас.
– Что значит «купить»? – поинтересовался отец Андрей. – Разве ваш музей частный?
– О да, – кивнул рыжеусый, – он содержится на пожертвования частных лиц, любителей шахмат.
– Что же это за экспонат?
– Шахматная доска, – ответил рыжеусый. – Сделана из лакированного сандалового дерева с перламутровой инкрустацией.
– Она, вероятно, дорого стоит? – рассеянно осведомился отец Андрей.
Дмитрий Иосифович посмотрел на него с укором и сказал:
– Для нас, энтузиастов шахмат, важно то, что хозяином доски был великий русский шахматист Михаил Чигорин! Именно он подарил доску Хардину, а тот передал ее в дар нашему музею.
– Чигорин? Но ведь он, кажется, не был чемпионом мира.
– Не был, – согласился Каплер. – Хотя несколько раз бывал очень близок к этому. А в 1895 году, на турнире в Гастингсе, обошел сразу двоих чемпионов – прошлого и действующего – старого Стейница и молодого Ласкера.
– Однако и на этом турнире он не стал первым, – заметил отец Андрей, демонстрируя энциклопедические знания.
– Вы правы, он стал вторым, – нехотя согласился Дмитрий Иосифович. – Но свидетели того матча признали, что это была чистая случайность, потому что Чигорин играл лучше всех!
– Гастингс, Гастингс… – пробормотал дьякон, морща лоб. – Никак не вспомню, кто же в том турнире стал победителем?
– Молодой выскочка! – ответил Дмитрий Иосифович с таким выражением лица, словно у него внезапно разболелся зуб. – Американский шахматист Гарри Пильсбери, которому в ту пору было всего двадцать три года! Он тогда ужасно возгордился, возомнив себя шахматным гением. Но история все расставила по своим местам. Больше он никогда не добивался такого успеха.
– Жаль, – задумчиво произнес дьякон.
Каплер посмотрел на него удивленно.
– Почему?
– Всегда жаль, когда талантливая юность превращается в посредственную зрелость. Вот и ваш Чигорин, несмотря на весь свой талант, не стал чемпионом мира. Хотя в турнирах побеждал самых сильных игроков.
– Ему просто не повезло, – сухо ответил Дмитрий Иосифович, которому разговор о поражениях и проигрышах его кумира не доставлял никакого удовольствия. – Но я собирался с вами говорить не о нем, а о сандаловой доске.
– Да-да, – кивнул дьякон. – Я вас отвлек. Продолжайте, пожалуйста.
– Доска экспонировалась у нас в разложенном виде, с выстроенными на поле фигурами.
– Фигуры тоже из дерева? – уточнил отец Андрей.
Дмитрий Иосифович покачал головой:
– Нет. Фигуры выточены из белого и черного мрамора. Они сделаны гораздо позже и не имеют такой ценности, как доска. В этом-то и вся странность. Вчера утром, обходя музей, смотритель обнаружил кражу!
– Да что вы! Доска Чигорина пропала?
– В том-то и дело, что нет! Грабители не взяли доску. Они взяли… три шахматные фигуры!
Каплер выдержал паузу и посмотрел на дьякона, оценивая, какой эффект на него произвело это известие. Лицо дьякона, однако, осталось бесстрастным.
– В вашем музее есть сигнализация? – уточнил он.
– Да. Ее отключили. Похититель мог унести из музея все, что угодно. А он довольствовался тремя шахматными фигурами. И самое главное – непонятно, как он пробрался в музей. Замки целы, решетки на окнах – тоже. Прямо какая-то мистика!
Дьякон задумчиво прищурился.
– Что это были за фигуры? – спросил он.
– Офицер, конь и король. Все черные. Мы вызвали милицию, но оперативники не нашли никаких следов или отпечатков.
В глазах отца Андрея зажегся неподдельный интерес.
– Вы уверены, что фигуры ничего не стоят? – спросил он.
– Разумеется. Все вместе они, может быть, чего-нибудь и стоили бы. Но по отдельности…
Отец Андрей задумчиво потер пальцами подбородок.
– Как этот комплект попал в музей?
– Нам завещал его один старый коллекционер. Вместе с доской из сандалового дерева, шахматными часами и фарфоровой тарелкой с портретом чемпиона мира по шахматам Эмануила Ласкера.
– Вероятно, этот коллекционер был очень щедрым человеком, – предположил дьякон.
– Он был одинок, – ответил Дмитрий Иосифович. – Ни семьи, ни детей. Утащить коллекцию с собой в могилу еще никому не удавалось.
– У некоторых это получается, – возразил отец Андрей, нахмурив брови и вспомнив, по всей видимости, о чем-то неприятном.
– Ну, может быть. Но в данном случае вся коллекция попала в музей.
Дьякон сделал глоток портвейна и сказал:
– Если грабитель похитил именно эти фигуры, а остальное оставил, значит, они имели для него особый смысл.
– Очень глубокомысленный вывод, – улыбнулся Каплер. – Кстати, ваш ход.
– Мой? – рассеянно повторил дьякон. Он сосредоточил взгляд на доске, двинул вперед ферзя и объявил: – Вам шах.
Каплер беззаботно передвинул короля на соседнюю клетку.
– А теперь – мат, – объявил дьякон и сделал ход конем.
3
Заместитель прокурора майор Павел Иванович Левкус прибыл на место происшествия через двадцать минут после того, как ему позвонил прокурор. Настроение у него было паршивое. Мало того что жена все утро доставала телефонными звонками, так еще и дочь заявила, что он неудачник и бесхребетник. («Откуда только слово-то такое выкопала», – с досадой думал Левкус.) Да и вообще в последние дни у майора все валилось из рук. Спалил кастрюлю, пытаясь приготовить себе пельмени, потерял проездной на автобус, забыл поздравить тещу с днем рождения. К тому же охотничий магазин возле дома – единственную отраду Павла Ивановича – закрыли по причине нерентабельности. А теперь вот еще и это…
– Ну, что тут у вас? – спросил Левкус, входя в комнату.
– Труп, – ответил ему дежурный следователь Звягинцев. – Чистый, красивый. Не труп – картинка.
Они подошли к мужчине, сидящему в кресле. Голова его была запрокинута назад, на затылке волосы топорщились и были перепачканы чем-то густым и темным. На щеке мужчины красовался застарелый шрам, глаза были закрыты, губы – плотно сжаты. В свесившейся до пола правой руке мужчина все еще сжимал пистолет.