– Как-как… – протянул сталкер. – Верну туда, откуда взял.

– В клан? И вы думаете, мальчика оставят в покое после всего, что здесь произошло? Я уверен, что со своим дядей… – Хазаров кашлянул и понизил голос, – хотя многие утверждают, что их связывают более… м-м… интимные отношения, Ранова свяжется завтра же. И как думаете, не попробует ли Заблоцкий договориться с вашим другом снова?

– Попытается, конечно. Но Дэн достаточно ценен для «Доверия».

– А для ученых еще ценнее, – настаивал на своем психиатр. – Вы ведь не член клана, Ворон, это, извините, видно сразу. Одиночка никогда не бегает со стаей. Но вы числитесь в «Доверии», формально подчиняетесь этому вашему… Бульдогу.

– Стафу, – поправил Ворон. – К слову, я ему не подчиняюсь.

– Человеку далеко не кристальных моральных качеств. – Научник, казалось, пропустил последнюю фразу мимо ушей или просто решил не заострять на ней внимания.

– Можно подумать, мы с вами сплошь чисты и святы, – фыркнул сталкер.

– Нет, но мы имеем некую базовую основу. Каждый из нас сумеет перечислить поступки, которые никогда не совершит по отношению к любому человеку… – Хазаров задумался и понизил голос, – и к не совсем человеку тоже. А вот ваш Стаф делит людей по принципу «свой-чужой»…

– Вот вы и ответили на собственный вопрос, профессор. Лидер клана обязан мне жизнью, он живет по своим понятиям, и пока считает мальчишку своим, Дину ничего не угрожает. К тому же Станислав Горин слишком боится, что некоторые его старые дела всплывут из небытия. Отчасти именно из-за этого я числюсь в «Доверии»: чтобы он не расслаблялся и не забывал ни на миг.

– А отчасти все же из-за Дениса. – Хазаров не спрашивал, а утверждал. Сразу же после его реплики звякнула стеклянная пробка, и послышалось характерное бульканье.

Ворон молчал довольно долго. Вновь заговорил он лишь после того, как, звякнув, соприкоснулись края, и они выпили:

– Никогда не являлся поклонником Экзюпери.

– И это тоже характеризует вас с хорошей стороны. – В очередном утверждении Хазарова слышалось плохо скрываемое веселье. – Давненько замечаю, чем меньше человек говорит о каких-нибудь вещах, будь то понятия нравственности, приличий или даже материального толка, тем больше он делает. Бабники и неверные мужья обожают разглагольствовать о том, как чтят и любят своих избранниц. Подкаблучники вне поля зрения своих благоверных любят рассуждать о патриархальных ценностях и с ненавистью отзываются о компромиссах в любовных отношениях. Если делец при подписании контракта расхваливает свою честность и аккуратность в ведении дел, то лучше не заключать с ним никаких сделок.

– А меня вы, значит, с ходу записали в няньки только лишь потому, что не желаю нянчиться с недорослем? – Ворон снова разлил и выпил в этот раз, не дожидаясь собеседника.

– Неа… кха, – крякнул Хазаров, опрокинув в себя содержимое своей стопки. – Просто мы с вами удивительно похожи.

– Интересное утверждение… – протянул Ворон, а потом неожиданно расхохотался. – Да вы просто отзеркаливаете чужие эмоции. Подстраиваетесь под собеседника! Разбуди я сейчас Дина, он скажет что-нибудь вроде «профессор понимает меня как никто другой». Даже Гришко или Ранова скажут похожее. Вот! Советовали мне не пить с психиатрами…

– Ну и подумаешь, – усмехнулся Хазаров. – У нас с вами полное взаимопонимание, чем плохо?

– Попыткой манипуляции, – посерьезнел Ворон.

– Увольте, мой дорогой сталкер, – с очень похожей интонацией в голосе ответил ему психиатр. – Я вас уважаю достаточно, чтобы и мысли о подобном не допускать. Одно из тех табу, о которых я говорил ранее. Никогда не использовать методы работы на близких людях или тех, с которыми хочешь установить дружественные отношения.

– О… – нарочито громко зевнул Ворон. – Если речь зашла об уважении, то сегодняшнюю пьянку пора сворачивать. Тем более завтрашний… вернее, уже сегодняшний проход через Зону не отменял никто. Да и Дина пора будить. Не хочу, чтобы он вникал в наши пьяные бредни.

Денис хотел заявить, что все слышал, но язык отказался ворочаться.

– Тогда по последней?

– По последней, – согласился сталкер.

Дэн не мог сказать, неприятный ли осадок оставил в душе подслушанный разговор. Более того, он не был уверен именно в подслушивании. Научник мог и намеренно начать откровенничать с Вороном. Как и наоборот, кстати.

Зачем? Хотели предупредить, просто проинформировать относительно дальнейших событий или разбить ненужные иллюзии?.. Возможно.

Дэн больше не мечтал уйти из «Доверия» и помогать сталкеру. Наивные, почти детские фантазии развеялись прахом. Ворону не требовались преданность и верность спасенного когда-то мальчишки. Без надобности оказались сталкеру и таланты «живого сканера». Они не выдерживали конкуренции в сравнении с необходимостью заботиться о недоросле и если не учить, то направлять. Это было обидно и даже злило. Правда, злился Дэн все равно преимущественно на себя. Никто не виноват в том, что он так и не научился принимать одиночество как данность.

Оставленное за МКАДом существование больше не казалось неправильным и скучным. В него хотелось вернуться. Да и не знал Денис ничего другого в своей короткой, полной неопределенности жизни. Клан. Чужой в среде своих…

– Дин… – Его толкнули в плечо, и глаза немедленно открылись. – Просыпайся.

– Угу, – буркнул Денис.

Ворону он, конечно, не сказал ничего. Да тот и не спрашивал. Не интересовали сталкера мысли и планы одолженного у клана «прибора».

Глава 5

Проводить их вышел только Хазаров. Впрочем, никого другого Дэну видеть и не хотелось. Гришко он, конечно, простил, но не настолько, чтобы наслаждаться видом его виноватой физиономии и в очередной раз за утро выслушивать извинения. Достаточно того, что не вышло спокойно позавтракать. Стоило сесть в общей столовой, игнорируя любопытствующие, презрительные, недоуменные и почему-то заискивающие взгляды сотрапезников, как в помещение ворвался биокорректор. И на весь большой, полный ученых зал заявил, что просит у Дениса прощения за рукоприкладство. Якобы если бы не Дэн, то до центра ученые попросту не дошли бы. Именно благодаря ему решилась судьба самого Арсения Гришко, ведущего специалиста в областях, еще недавно считавшихся неофициальной наукой. И вообще молодой человек самый лучший сталкер, какого ученому доводилось видеть.

Ворон, сидящий напротив, откровенно развлекался и потешался над ситуацией. А вот Денису было не до смеха. Ему, непривычному к извинениям и комплиментам, слышалась в голосе научника то искренность, то издевка, граничащая с оскорблением. К тому же весь производимый Гришко шум и явная игра на публику раздражали неимоверно.

К их столику уже не просто присматривались. На них откровенно глазели! А в особенности – на припухшее и расцвеченное разнообразием красного, синего и желтого оттенков лицо Дениса.