– Вы что там, вообще с ума сошли?! Какое наступление?!!
Тяжелые бои вокруг Мги длились уже четвертую неделю. Немцы так и не смирились с тем, что ему удалось прорвать блокаду города и восстановить сообщение Ленинграда с остальной страной по суше. Хотя какое там сообщение – видимость одна! Отодвинуть фронт от Мги и проходящей через нее железной дороги так и не удалось. Более того, во многих местах фронт проходил прямо по железнодорожной насыпи. Так что ни о каком регулярном использовании этой транспортной магистрали и речи пока быть не могло. А Волховское шоссе находилось под практически постоянным огнем артиллерии. В районе Горной Шальдихи до нее добивали все, что было дальнобойнее минометов и короткоствольного leIG 18. Поэтому Волховское шоссе использовать было практически невозможно, и сообщение осуществлялось по дороге, проходящей по берегу старого и сильно заросшего Староладожского канала. Да и ту дорогу так же нельзя было назвать безопасной. Там над головами водителей постоянно висели немецкие самолеты.
Впрочем, все равно эта дорога была куда более удобной, чем если бы ее пришлось прокладывать по льду Ладожского озера. А такой вариант был бы неизбежным, если бы не удалось отбить Мгу. Впрочем, и так все пока еще висело на волоске… Положение еще более усугублялось тем, что немцы продолжили движение на восток, и в настоящий момент угрожали прорывом фронта и выходом к берегу Ладожского озера еще в нескольких местах на протяжении аж семидесятикилометрового участка фронта, вытянувшегося узкой полосой от Мги и вплоть до Волхова. Вследствие чего вроде как состоявшийся прорыв блокады на самом деле не принес почти ничего в плане увеличения транспортных возможностей сообщения Ленинграда с остальной страной и улучшения его логистической доступности.
Тем более что до ледостава немцы жестко пресекали все попытки наладить постоянную переправу через Неву. А ее ширина на этом участке составляла от трехсот до семисот пятидесяти метров. Капитальный мост через Неву они разрушили еще в то время, когда контролировали Мгу и прилегающий к Неве с востока участок побережья Ладоги. Все же попытки устроить понтонные мосты закачивались тем, что немцы, не считаясь с потерями, раз за разом разносили их вдребезги, несмотря на все зенитное и истребительное прикрытие. Немцы изо всех сил пытались восстановить полную блокаду города… Ну еще бы – в городе и его ближайших окрестностях была сосредоточена треть всей военной промышленности страны. Треть, вы вдумайтесь! Даже Москва в этом отношении выглядела куда скромнее. То есть всего лишь простым прерыванием сообщения немцы выводили из действия треть военно-промышленного потенциала СССР. Ну, или снижали его воздействие на ситуацию до крайне незначительных величин.
Нет, конечно, что-то удалось эвакуировать, кое-что будет использовано для нужд местной обороны, но, во-первых, налаживание производства на новом месте потребует нескольких месяцев, а то и года, и, во-вторых, все равно новые производства еще как минимум года два будут нести на себе все признаки «эвакуированности». То есть обладать довольно ограниченными возможностями в плане совершенствования и модернизации действующих образцов, а также разработки и постановки на вооружение новых. Да и то, что сумеют наладить производство всех имеющихся на вооружении и серийно изготавливаемых образцов – вилами по воде писано [86] .
К тому же то, что останется на месте, будет жестоко страдать от чрезвычайно скудного снабжения сырьем. Положение сильно усугублялось еще и тем, что население Ленинграда в настоящий момент составляло около трех миллионов человек. А объем продуктов, собираемых с контролируемой советскими войсками территории вокруг города, вряд ли способен был прокормить более ста тысяч. Точный подсчет пока никто не проводил, да и смысла в этом особого не было. Потому что даже ошибка в два-четыре раза в ту или иную сторону ничего, по существу, не меняла, в выводе о том, что даже те скудные логистические возможности, которые имеются у осажденного города, будут во многом затребованы под поставки продовольствия такой массе людей и эвакуацию из города тех, кто никак не поможет делу обороны.
Если не отбросить противника хотя бы на три десятка километров от железной дороги, дабы исключить воздействие на нее артиллерии (ну, за исключением единичных образцов высокой мощности), – использовать ее будет нельзя. И сие означает, что в распоряжении города останется только доставка водой летом и организация ледовой переправы зимой. А это по сравнению с железной дорогой – игольное ушко. Много через него не протащишь. То есть о хотя бы сколь-нибудь приемлемом использовании промышленного потенциала города в этом случае можно забыть.
Но и это еще не все! Пять месяцев на посту начальника Генерального штаба очень сильно расширили его кругозор. Не столько даже как военачальника, сколько, как это говорилось раньше, «государева человека» – стратега, государственного деятеля, то есть того, кто умел определять, вычленять первоочередные и главные цели, и считать ресурсы, необходимые для их выполнения. И потому Георгий Константинович прекрасно понимал, что подобная вынужденная, стопроцентно оправданная, но… страшно нерациональная транспортная политика несомненно отразится на всем течении войны. Тратить драгоценное во время войны топливо и отрывать тысячи автомобилей от обслуживания армии и промышленности, перенаправив их исключительно на организацию доставки продовольствия для многомиллионного города в условиях столь масштабной войны – чудовищно нерационально! Ибо это означает лишние потери в войсках от не доставленных вовремя боеприпасов, новые прорывы врага и потери территорий вследствие того, что из-за отсутствия грузовиков и/или горючего вражеский удар не успели парировать выдвинутыми из тыла резервами, срыв своих наступательных операций от потери темпа наступления или недостаточно энергично выполненного флангового маневра, потери раненых, которых не успели вовремя эвакуировать… Да мало ли чего поганого произойдет из-за того, что тысячи, а то и десятки тысяч единиц техники, вместо того чтобы снабжать и перебрасывать войска, будут заняты перевозками продовольствия для осажденного города и эвакуацией из него людей, которые не являются жизненно необходимыми для его обороны… И ведь все равно потери будут чудовищными. Полуторками по такой неприспособленной трассе много не привезут. И не вывезут.
Так что полноценным прорыв блокады можно было считать только в том случае, если удастся задействовать железную дорогу. Но это прекрасно понимали и немцы, поэтому немецкие атаки не прекращались, отнимая все силы и возможности, обескровливая наши части и раздергивая их на «пожарные» ликвидации очередного прорыва. Ну и о каком тут наступлении может идти речь?
Впрочем, в положении «охотника, поймавшего медведя» оказались и сами немцы. Потому что и они не смогли снять с фронта ни одного батальона. Никуда. Даже на начавшееся в конце октября наступление на Москву. Георгий Константинович не сомневался в том, что его продолжали держать здесь, на Ленинградском фронте, во многом именно из-за того, что знали – ни одного батальона под Москву он отсюда так и не отпустит…