Дверь в номер можно было вынести пинком, и это Сэммелу не понравилось – в конце концов, он был в Душанбе во время погромов шестнадцатого года и знал, что это такое. Алекс Сэммел сходил в душ – горячая вода, к удивлению, была, может, у отеля собственный котел – и почувствовал себя намного лучше. Переоделся – у него был при себе дешевый, но более-менее приличный костюм на выход. «Глок-19» в кобуре ДеСантис и два запасных магазина заняли свое законное место на шикарном ремне из бычьей кожи с двойной прострочкой, стоившем едва ли не больше, чем костюм. В отличие от брюк, ремень для постоянного ношения оружия должен быть хорошим, и экономить на нем не следует…
Переодевшись, Алекс Сэммел достал небольшой, карманный инструмент, приготовил отвертку и начал обыскивать комнату. Телефон в номере он сразу отключил, отвернул розетки, посмотрел по углам, на карнизе. Опыт Фермы – лагеря подготовки агентов ЦРУ – давал о себе знать. Никаких жучков он не нашел, но это не значит, что их нет. Подслушивать могут через окно, через батарею, неотключенный стационарный телефон – готовое подслушивающее устройство. Может быть, он еще не привлек внимания, может быть, не успели поставить – он был привередливым клиентом и согласился только на третий номер, который ему предложила администрация. Как бы то ни было – все, что мог, он сделал, а теперь хотел есть. Уходя, он повесил табличку «не беспокоить» и зажал в косяке обрывок нити – возможно, незваные гости его и не увидят…
Перед уходом он посмотрелся в зеркало. Из зеркала на него смотрел ничем не примечательный мужчина, лет сорока, возможно, сорока с небольшим. Незастегнутые пуговицы и короткие рукава пиджака, пуговицы вместо запонок на рукавах рубашки указывали на профессионального стрелка. Глаза были спокойными и усталыми, и лишь намертво въевшийся в кожу загар да ранняя седина выдавали в нем человека «с биографией»…
На первом этаже, как это обычно и бывает в ресторанах Восточной Европы, был ресторан. [11] Говорили, что раньше здесь это называлось «столовая» и сюда не пускали тех, кто не живет в отеле, но теперь это был ресторан, и сюда пускали всех. Ларс Густаффсон сидел в самом углу и с аппетитом что-то ел. Увидев Алекса, махнул рукой:
– Присоединяйся. Так как ты новичок, я заказал и на тебя.
Мясное блюдо на вид выглядело отлично, хотя и остыло…
– Что это?
– Медвежатина. Бифштекс из медвежатины. У русских плохо получается готовить мясо, а вот само мясо просто отличное. Попробуй, настоящая медвежатина.
Алекс вспомнил, как едят в Европе. Американцы сначала разрезают все мясо на небольшие куски, после чего откладывают в сторону нож, берут этой же рукой вилку и едят. Европейцы орудуют одновременно ножом и вилкой, отрезая мясо по кусочку и съедая его. Это надо уметь… а долгие годы в местах, где и про салфетку-то не знают, отрицательно сказываются на манерах.
Впрочем, кусок был жесткий, но без жил и в меру прожаренный. И с необычным соусом. Что-то это напоминало американский стол, не европейский. Большие порции, примитивная, но вкусная еда. Алекс уезжал из России, когда ему было шесть с чем-то лет, и почти не помнил эту страну. И вот волей судьбы он снова был в этой стране, великой и несчастной, ищущей непонятно чего и не знающей покоя…
– С чем мясо?
– Какой-то местный соус. Брусника, кедровые орешки. Кстати, добудь масло кедра, здесь оно есть. Две столовые ложки три или четыре раза в день. Я вылечил так язву.
Язва, гастрит – одна из их профессиональных болезней. Хороший стол, наподобие этого не исключение, а правило, а во время неприятностей – хорошо, если за день вообще удается что-то поесть…
– Значит, и здесь есть что-то хорошее.
– Вопросов нет. Мне вообще жаль этих людей, они не такие плохие. По крайней мере, не сравнить ни с Ираком, ни с Афганистаном – там от местных никогда не ждешь ничего хорошего. Ты, кстати, задержался в номере…
– Искал гостинцы.
Густаффсон понимающе кивнул.
– Не напрасно. Бывает. Так что проверяй. Файл прочитал?
– Прочитал… – спокойно ответил Сэммел, – а теперь хочу услышать то, что там не написано. Прежде всего насчет русских.
Густаффсон улыбнулся, став похожим на какого-то неуклюжего, но доброго сказочника, который сбрил бороду. Человек вообще выглядит лучше, когда улыбается – правда, поводов для улыбок маловато…
– Русские… Первое, что ты должен знать, – это как с ними обращаться. Они делятся на две категории – русские на должности и просто русские. А русские на должности делятся на гражданских и военных. Хуже всего гражданские русские на должности. Они будут тянуть с тебя деньги, а потом придумывать, почему не могут для тебя ничего сделать. Могут и напакостить. С ними надо жестко и платить за что-то реальное.
– Как в Ираке?
– Точно.
Сэммел был в Ираке – по линии ЦРУ. Сам непосредственно не имел дела с гражданскими, но слышал разговоры. Там гражданские приходили и начинали излагать свои проблемы. То не сделано и это не сделано. Нужна краска, нужно там подновить ворота, нужны учебники для школы. И когда ты им что-то давал, они были довольны и жали тебе руку – только ночные нападения не прекращались. А когда ты спрашивал их, почему бы им самим не сделать что-нибудь для себя, например убрать хлам и мусор с улицы или починить канализацию, они смотрели на тебя, и казалось, не понимали, о чем ты говоришь…
– Вторая категория – гражданские русские. Они странные люди… я никогда их не понимал и не пойму. Они могут ненавидеть тебя, они могут не взять денег, но если ты им понравился, сделают нужное для тебя и бесплатно. Если будешь нанимать их на работу, учти – много контроля и никакого алкоголя.
Сэммел улыбнулся:
– Я вообще-то сам этнический русский.
– Ах да… – Густаффсон разлил по бокалам густой, темно-красный напиток, похожий на кровь, но другого оттенка красного, – я и забыл. И еще третья категория русских – это…
Под ударом взрывной волны лопнули одновременно все стекла, обжигающий вихрь ворвался в помещение, сметая все на своем пути. Их сшибло со стульев, сшибло остатки мяса и кувшин с напитком… но осколками не порезало… осколки пришлись на тех, кто сидел ближе к окнам…
Наступила тишина. Оглушительная, такая, как будто кто-то выключил громкость, и фильм идет, но звука уже нет.
Потом звук прорвался: многоголосыми воплями сигналок, стонами раненых, чьим-то истошным криком от вестибюля. Было дымно, Сэммел тряхнул головой и начал подниматься на ноги. Хрустело битое стекло, осколки тарелок, он обо что-то обрезался – и боль привела его в чувство…
С другой стороны стола поднимался Густаффсон. В отличие от Сэммела, он сидел лицом к стеклу, поэтому ему «прилетело» – осколок стекла резанул по брови, волосы у него были спутанными и грязными, взгляд – диким…