Я все равно добился своего. Видите, опять пролилась кровь с обеих сторон, и снова по вашей, а не нашей вине! Хранилище уничтожено. Мы знаем, что есть и другие, и рано или поздно, со мной или без меня, мои братья найдут их, чтобы так же стереть с лица земли!

— Для чего же тогда дальше сражаться, — крикнула Лера, пытаясь ветошью утереть с белого как снег лица алую кровь Дана, — если мы сами продолжаем снова и снова все разрушать? А как же слова Императора о воссоединении уцелевших людей?

— Воссоединение — да, для создания новой, единой могущественной расы, — перевел Яков, на которого речь корейца произвела сильное впечатление. Многое из сказанного он тоже, вероятно, слышал впервые. — Отец слишком идеалистичен и стар. Он — пережиток ушедшего прошлого. В нынешние времена любые благие намерения нужно подкреплять решительностью и силой, иначе они будут обречены. Уверен, он бы понял меня.

— Ты пошел против воли Ким Им Су, — покачав головой, сказал Яков. — Такие проступки по кодексу караются смертью.

— Оглядись, мы же теперь в плену. Рано или поздно я все равно бы занял его место, — запальчиво заявил Линь. — Уничтожение Хранилища не идет вразрез с нашей миссией, ибо все, что нужно было нам, мы из него извлекли. Отец бы понял меня.

— Теперь ваши жизни во власти старейшин «Братства», — заключил Семиброк, когда Линя и Якова связали. — Вас и ваших людей будут судить за диверсию по законам Фарер.

— Плевать, — сплюнул в снег разъяренный кореец. — Тогда я встречу свою судьбу

— Но вы же сами говорили, что это — шанс все вернуть для человечества, — не сдавалась Лера.

— Да. Шанс для нас, но не для вас, — со сталью в голосе отрезал Линь. — Это естественный отбор. Мы все равно сильнее…

В этот момент воздух огласился низким трубным звуком, гулким эхом прокатившимся по заснеженным шапкам гор. Все обернулись на его источник.

К Фарерскому архипелагу подходил «Черный дракон».

ЭПИЛОГ

Что бы я рассказала человеку, жившему в прошлом, которого никогда не видела?

О моей собственной жизни.

В мире, которого больше нет…

Надежда сейчас — единственное, что делает нас людьми.

Иначе для чего тогда жить…

Ведь правда?

Надежда. Казалось бы, всего одно слово, а сколько в нем таилось радости, трепета и в то же время — горя и разочарования. Одно маленькое слово, способное воскрешать или заставлять сердце обливаться кровью.

Надежды больше не было.

Светало. «Черный дракон», развернувшись, плавно причаливал к «Грозному», закрывая его своей исполинской тенью. На берегу у лодок суетились люди. Несколько человек несли положенное в парусину бездыханное тело Дана; его выпростанная из носилок рука безвольно волочилась по снегу, оставляя за собой кровавую полосу.

Но Лера, ни на кого не обращая внимания, ссутулившись, сидела на камне, зажав между ног «Бизон» и прижавшись лбом к холодному прикладу. Мышь притихла во внутреннем кармане куртки.

Пытавшегося поддержать Мигеля она попросила уйти. О Батоне, о чем-то толковавшем в стороне с Тарасом и Савельевым, даже не думала. На пандусе у входа в схрон в окружении телохранителей Семиброка стоял связанный Линь. Корейская команда под присмотром вооруженных Паштета и Трески суетилась над телами убитых и раненых.

Ни с кем не хотелось разговаривать. Ничего не хотелось. Голова пылала так, словно в нее насыпали раскаленного угля. Все снова оказалось напрасно. Предательство, ложь, неожиданная диверсия.

Напрасно.

Сверху медленно падали кружащиеся снежные хлопья, перемешанные с комками серого, как небо, пепла, продолжавшего вылетать из истерзанного взрывом Хранилища Судного Дня.

Наверное, так и умирают надежды. В холоде и абсолютной, равнодушной ко всему тишине.

— Как ты? — спросила подошедшая Милен, державшая в руке лук.

— Не знаю, — покачала головой Лера и, оторвавшись от созерцания своих испачканных грязью ботинок, подняла голову, посмотрев на девушку. — Ничего не знаю.

Она помолчала.

— Ты спасла мне жизнь.

— Я впервые убила человека, — голос Милен дрогнул.

— Я тебя понимаю, поверь, — Лера с сочувствием посмотрела на подругу. — Тоже через это прошла. Со временем отпустит. Хотя по-настоящему кровь не уйдет никогда.

— Что теперь будет?

— Всего лишь затишье, — ответила Лера, чувствуя, как на нее, сковывая сердце, наваливается чудовищная усталость. Сколько еще ей предстоит бороться. Ради чего. — Будет буря.

— Нам придется расстаться?

— Да. Твое место здесь. А мне надо плыть дальше.

— С ними? — Милен указала перчаткой на громадину танкера, драконью морду которого лизали первые лучи тусклого солнца, восходящего над горизонтом.

— С ними или без них. Может, получится обменять Линя на лодку. Но нам нужно добраться в Пионерск. К родным. Это был наш последний поход. Погоня за надеждой.

— Но все уничтожили. Разграбили наш дом, — Милен снова чуть не плакала, ее била мелкая дрожь.

— Не все, — Лера сунула руку в карман куртки и осторожно вытащила из нее небольшой контейнер, который украдкой подобрала в Хранилище Судного Дня. — К тому же с вами поделились, как-никак.

— Что это? — с любопытством спросила Милен, присаживаясь рядом.

— Чем бы оно ни было, — это осколок того мира, который мы утратили навсегда, — вертя на ладони контейнер, ответила Лера. — А значит — чудо. И однажды оно обязательно произойдет.

— Ты в это веришь? — Милен посмотрела на подругу.

— Да, — твердо ответила девушка. — Я верю.

Отвернувшись от пылающего Хранилища Судного Дня, Лера

приложила ладонь козырьком к глазам и, щурясь, посмотрела на бескрайнее далекое море. Ее по-прежнему упрямо манила за горизонт извилистая, полная опасностей и лишений дорога.

Дорога домой. Санкт-Петербург, 2014

Думаю, представляться уже не имеет смысла, поэтому сразу к делу.

Я всегда с большой опаской отношусь к продолжениям. Или, как больше люблю говорить, на языке кино — сиквелам. «Двойки» и «тройки» в названиях привычных и полюбившихся вещей очень часто смущают, а не радуют, и очень редко у кинокартины или литературного произведения может появиться достойное развитие истории. Хороших примеров и там и там по пальцам пересчитать. Как любит говаривать один мой знакомый продюсер: «Важно из сиквела не сделать каквел».