Илья ударил мечом сбоку и отрубил волку заднюю лапу. Эх, саблю бы сейчас! Меч хорош только для рубящих ударов, конец у него скругленный, тупой, и колоть им почти невозможно. А сейчас ему именно колющий удар нужен.
Илья бросил меч под ноги, выхватил боевой нож, всадил его волку в брюхо, провернул в ране и резанул к паху. У серого разбойника вывалились кишки, но зубы он не разжал.
Второй удар Илья нанес ему в шею. Хлынул фонтан крови, хватка мощной челюсти ослабела, и волк, разжав зубы, свалился замертво.
Краем глаза Илья успел увидеть, что ездовой еще отбивался. Одному волку он уже прорубил голову топором, и тот бился на снегу в агонии.
Илья перекинул нож в левую руку, а правой схватил со льда меч. В этот момент справа на него прыгнул молодой волк. Он метил в шею человека, но воротник полушубка помешал ему вцепиться, и зубы клацнули рядом с лицом. Волк упал на снег, а кинуться второй раз Илья ему уже не дал – ударил мечом и отсек голову.
Два волка из стаи еще драли лошадь, которая не подавала признаков жизни.
Илья помчался к саням. Одного из волков он с ходу ударил поперек спины, перерубив его надвое.
Ездовой уже едва стоял, покачиваясь. Тулуп и руки его были в крови – то ли волчьей, то ли собственной. Но Илья и сам выглядел не лучше: и на нем, и на ездовом овчинный тулуп и полушубок висели лохмотьями, изрезанные волчьими клыками.
Два уцелевших волка убегали от саней в сторону леса. На льду реки лежала зарезанная ими лошадь и волчьи трупы.
Илья осмотрелся. Обоза не было видно, и он выругался. Он надеялся, что обозники на помощь придут, а они струсили, бросили ездового на произвол судьбы. Да и лошадей нахлестывать не надо было, сами бежали на пределе возможностей.
– Тьфу ты! – Илья уселся на сани. – Утекли!
– Спасибо, выручил. – Ездовой уселся рядом. Руки его еще тряслись от пережитого напряжения и страха.
Они посидели молча, отходя, потом ездовой топором обрубил постромки на лошади.
– Что делать будем? – спросил Илья.
Уже стемнело, и другой обоз навряд ли появится. По ночам ездовые на постоялые дворы сворачивали.
– Христом богом прошу, не бросай! – взмолился ездовой. – До Новгорода верст десять осталось. Я не первый раз тут хожу, каждый поворот знаю.
– До утра сидеть будем? Давай уж лучше на берегу костер разведем, – предложил Илья.
– Другое предлагаю, – возразил ездовой. – Сани легкие – ткани у меня. Может, за оглобли возьмемся и к городу потянем? И согреемся, и в город придем. Выхода другого нет.
Илья раздумывал недолго, встал с саней.
– Оба разом!
Они дернули за оглобли и оттащили сани от лошадиной туши. В прорехи полушубка задувало, левая рука мерзла. Где-то варежки обронил, да разве найдешь теперь?
По накатанному пути сани двигались легко. Что утешало – на льду реки ни подъемов, ни спусков не было.
Часа за два они прошли половину пути, притомились и уселись на сани передохнуть.
– Кой черт меня в Новгород понес? – сказал с досадой ездовой. – Сосед мой седмицу назад вернулся, бает – смутьяны на площадях народ на мятеж подбивают. Надо было во Псков путь держать. Глядишь – и лошадка была бы цела, и тулупчик.
– Не о том кручинишься, главное – сам уцелел. А лошадь и тулуп себе купишь еще. Поднимайся, помощи не будет, плохие у тебя товарищи.
– Плохие, – кивнул ездовой. – На постоялом дворе в обоз сбились, я их не знаю вовсе.
Да даже если ездовые и купцы вовсе не знали попавшего в беду ездового, бросить его одного при нападении волчьей стаи не в русском характере. Шкуры свои спасали! А ведь все вместе вполне могли бы отбиться.
Они снова взялись за оглобли и потянули сани.
– Я полозья воском смазал, растопил и смазал, – сказал ездовой. – Чуешь, как легко скользят?
Груженые сани и в самом деле легко скользили по снегу.
Так они шли еще час, пока не выдохлись, а впереди уже смутно виднелись огни.
– Вот он, Господин Великий Новгород! – выдохнул ездовой. – Почитай, добрались.
– Не кажи «гоп», пока не перепрыгнешь.
– Это верно! Меня Бокуней зовут.
– Ха! Добрались почти, а ты знакомиться решил. А я Ратибор.
– Знать буду, за кого свечку в храме ставить. Думаешь – не понял я, что жизнью тебе обязан?
– Сочтемся, – отмахнулся Илья.
– Э! Со всего обоза только ты един на помощь пришел. Измельчали людишки.
– Отдохнули, и будя! – Илья поднялся. Когда сидишь неподвижно, мороз пробирает. А ему хотелось быстрее добраться до тепла, поесть горячего на постоялом дворе. А утром на торг, полушубок менять. Этот, что на нем, весь рваный и в крови, им только народ пугать.
Далеко за полночь они добрались до городских стен. Ворота были заперты, поверх стен – стражники городские.
Бокуня начал кулаком в ворота стучать.
Сверху выглянул стражник, усы и борода которого заиндевели от мороза.
– Чего шумишь?
– Впусти в город.
– Нешто не знаешь, утром ворота отворим.
– Мы до утра околеем на морозе.
– Не положено.
– Беда у нас! Волки напали, лошадь зарезали, сами едва добрели, видишь – в крови все.
Стражник перегнулся через стену и выставил факел. Илья сомневался, что с высоты он что-то разглядит, факел давал свет слабый, неверный, освещая пространство метра на два-три вокруг себя.
– Хм, похоже – правду баешь. – Стражник колебался. – Ладно, поговорю со старшим. – Стражник исчез.
Не было его долго, с полчаса, и Илья уже стал злиться. Тепло и еда рядом, за городскими стенами, а они здесь зубами от холода дробь выстукивают.
Но в этот момент загремели запоры и приоткрылась одна створка двери.
– Так и быть, заходите.
Илья с Бокуней затащили сани, едва протиснувшись в створку. Бокуня на пальцы подышал, пока стражник запорами гремел, ворота запирая. Потом достал из калиты медяху и сунул стражнику:
– Благодарствуем…
Дотащив сани до ближайшего постоялого двора, они оставили их у крыльца, а сами заторопились внутрь, в тепло.
Бокуня у полусонного хозяина сразу сбитня горячего потребовал. Тот же, как увидел подранные овчины на вошедших да кровищу подсохшую и замерзшую, глаза широко раскрыл, куда и сон делся?
– Вы… ик… откуда такие? – От испуга хозяин даже икнул.
– Волки на обоз напали, еле отбились, – ответил Бокуня.
– Не на реке ли?
– На Волхове.
– Три дня назад на обоз стая напала. Людишки отбились с Божьей помощью, а двух лошадей зарезали и почти до костей обглодали.