— Так точно!
Переведя взгляд на Вика, Ермолов продолжил тем же командирским голосом:
— Ты, отойдем. Надо обсудить ситуацию.
Андрей проводил взглядом удаляющиеся в глубь строения фигуры и, поправив пеньковый поджопник, присел на пол.
— Чего столбом встали, касатики? — елейно проговорил прапорщик. — Приказ слышали? Лис, Медведь, на фишке. Остальные — оружие к чистке.
Вскоре тишину ангара наполнили тихий шелест шомполов и стоны разбираемого оружия. Впрочем, долго молчать было выше сил Скальда.
— Товарищ прапорщик, а про каких таких беши говорил наш отморозок?
— Не беши, а банши, — протянул вместо Чугуна Николай.
Так как чистить снарягу его не заставили, Лесник сидел, облокотившись спиной о рюкзак, и задумчиво разглядывал лепестки пламени небольшого костра. Офицерскую «эльку» он стянул ранее, осознав-таки, что фон в округе вполне нормальный, а вот бегать в резиновом костюмчике — удовольствие ниже среднего.
— Ну, банши. Чего это за зверь такой?
— Строго выражаясь, это не совсем зверь. Скорее дух… Хотя тут ученые расходятся. Я придерживаюсь наиболее распространенного мнения, что банши — дочери племен матери-прародительницы Дану из кельтской мифологии. Эти племена пришли с северных островов и правили в Ирландии до появления сыновей Миля. Им приписывались многие способности, барды воспевали их в одах, но чаще наделяли свойствами обычных земельных духов. И называли Сидами. После поражения в битве с сыновьями Миля племена поселились в холмах, поросших высокой травой, в озерах и реках, в волшебных небесах. Банши же вышли из своих убежищ, чтобы найти новый дом. В легендах их изображали по-разному, но чаще всего это были стройные девушки с длинными серебристыми, как лик луны, волосами, в белых просторных одеждах до пят. Или же наоборот — иссушенные временем старухи, но с теми же седыми локонами и балахонами. Они приходили в дом и оплакивали умерших или тех, кто только должен был отойти в мир иной. Потому в Ирландии их считали предвестницами скорой кончины. Плакали банши на никому не известном языке, и в их воплях сливались воедино рыдания брошенного ребенка, крик диких гусей и волчий вой… — Лесник на мгновение замолчал, задумчиво потеребив кончик хвоста. — Вообще не слишком приятные представительницы мировой мифологии. Даже представить странно, откуда им здесь быть…
Во время всего повествования Николай увлеченно пытался выковырнуть из-под ногтей намертво засевшую грязь. Наконец, миссия была выполнена, холеные тонкие руки приведены в порядок. Лесник поднял на спутников торжествующий взгляд и только сейчас заметил звенящую тишину и вытаращенные в немом изумлении глаза.
— Эээм… Простите, я что-то не то сказал? — смущенно пробормотал Николай.
Андрей тихонько, но довольно отчетливо хмыкнул. И этот привычный звук будто послужил сигналом всем остальным. Невнятно похихикивая, парни вернулись к чистке оружия.
— Да чушь это все новомодная, — отозвался вдруг Чугун. — Где мы, а где эта твоя Ирландия. Нам и без забугорных штучек легенд хватает.
— Позволь поинтересоваться — и какие же легенды красочней, чем о женщинах Сид, ты знаешь? — Николай обиженно поджал губы. — Кроме подземных складов ДХ и «как мы с мужиками на татар ходили»?
— Слушай, Лесник, не стоит пытаться меня задеть. А уж если считаешь меня тупым солдафоном, то и подавно, — Чугун хмыкнул, сжал руку в кулак и уставился на него, будто видел в первый раз. — Прапорщик — состояние души, а не разума. У меня достаточно сведений самого разнообразного характера. В том числе и о мифологии родного края.
— Весь внимание, — глухо пробурчал Николай.
— Премного благодарен, — от широты чувств прапор даже изобразил шутливый поклон, что с его габаритами да из сидячего положения смотрелось более чем забавно. — Банши, говоришь. Девы-призраки, женщины-плакальщицы… — он задумчиво потер подбородок. — И до тебя слышали про них не раз. Да только вся эта клоака древних богов ничто по сравнению с нашим народом. Родину нужно любить, уважать и защищать. Особенно если в архиве ее истории имеются подобные нашим свершения.
Голос Чугуна стал более глубоким, красочным. Будто из ехидного солдафона он враз превратился в многомудрого сказителя.
— Был в Древней Руси обычай — полякование. Корни его тянутся еще во времена сарматов и скифов. Но так уж русским человеком заведено — душа широкая, вечно тянем к себе всякую новомодную пакость. Да суть не в том. По этому обычаю выезжал воин в чисто поле в одиночку и искал себе «поединщика». А найдя, дрался с ним насмерть, силушкой богатырской меряясь. Казалось бы — абсолютно мужское же занятие. Ан нет. В русских былинах «поляковщики» упоминаются так же часто, как и «поляницы» — женщины-богатыри. И они, ребятушки, скажу я вам, не какие-то там зачуханные заморские амазонки. Не полуголые одногрудые лучницы с ногами, как у старого кавалериста. Нет! Наши «поляницы» — бабы удалые, фигуристые, да в полных боевых доспехах, с копьями и мечами наперевес. Силой своей страху наводили на всех залетных богатырей. Но и красотой обладали писаной, перед которой спасовали такие знатные мужики, как Илья Муромец да До-брыня Никитич, — Антон улыбнулся. — Так что какие там банши — бесплотные духи. Если уж и есть проблемы в том Вочаже, то однозначно от наших, русских баб. От них постоянно одни проблемы. А без них скучно.
Прапорщик довольно хмыкнул, почесав короткую бороду. Бойцы, закончившие с чисткой огнестрела и слушавшие заместителя командира во все уши, мечтательно заулыбались, вспоминая оставленных в Полярных Зорях подруг. Лишь Андрей раздраженно дернул щекой и принялся копаться в вещмешке.
— А, ребятишки, смотрите. Отец-батюшка возвращается. И что-то вид у него нерадостный, видать, пригрел ниндзя недоде… — протянул было Чугун, кивнув в сторону двигавшегося к ним Ермолова, и вдруг напрягся, до рези в глазах вглядываясь в стену позади командира.
Андрей проследил за взглядом прапорщика. В темноте дальнего угла, среди железного хлама, едва угадывался тонкий силуэт вытянувшегося вдоль стены вьюнка. Не могло же растение так насторожить хладнокровного Чугуна… Или могло? Тут парень принялся тереть глаза. Всего на мгновение ему показалось, что вьюнок как-то слишком неестественно дернул веткой.
— А ну, стоять! — проорал прапор, наставив на тот самый угол хищное дуло «печеньки», как он в шутку называл такое грозное оружие, как «Печенег».
Как по команде, все бойцы подорвались с мест, выцеливая стену. Напряжение росло, а куст все неподвижно маячил в тени. Андрею уже начало казаться, что метаморфозы растения — всего лишь обман зрения. Что творилось в голове прапора, неизвестно, но опыт войны в горах Чечни, должно быть, подсказывал ему — не все чисто.
— Кто бы ты ни был, отзовись. Иначе превратишься в решето!
— Ох, какие же вы шумные… Так и быть, уговорил.
Под изумленными взглядами бойцов от стены отлепилась тень, подняла руки-ветки к потолку и медленно зашагала к ощетинившемуся стволами отряду. Остановившись на границе света, она, издав невнятное шуршание, завела одну конечность-обрубок назад, положила ее на треугольную макушку. И плавным движением сняла голову… Оказавшуюся обычным плотным капюшоном.