Берег приближался. Медленно, шаг за шагом. На воде лениво покачивались готовые к отправке катера. Твари будто не замечали их, обходили стороной.
— У меня заканчиваются патроны, — прошелестел рядом Медведь. — Хайк, у тебя что?
Фрунзик уже закинул опустошенную снайперку за спину и отстреливался из табельного «пээма».
— Полтора магазина.
— У меня запасной! Держи, Миха! — крикнул Кирилл, передавая Медведю боеприпасы за спиной Фрунзика.
На самом берегу в нос капитану ударил сильный запах бензина. Едкий, какой-то чересчур химический, он едва не выжигал нежную слизистую дыхательных путей.
— Что за черт?
— Товарищ капитан! — отозвался Лис. — Это я случайно канистру опрокинул…
— Точно! Бензин.
Картинка окончательно сложилась в голове Ермолова: нетронутые катера, обходящие их стороной миноги и запах топлива. Тварям по каким-то причинам не нравился бензин!
— Живее, в катера!
Бойцы один за другим попрыгали в покачивающиеся на воде лодки. Капитан схватился за оставленную на палубе полупустую канистру, открутил крышку и щедро плеснул топливо в воду.
— Чугун! — прокричал Ермолов прапору на втором катере. — Бензин!
Приказ оказался лишним. Антон уже скинул разгоряченный пулемет на настил и выливал химическую самопальную бурду за борт.
— Поджигай!
Взметнулись языки пламени. Миноги прыснули в стороны. А капитан уже возился с двигателем катера.
— Нет, Гусар, — крикнул Николай, пытаясь остановить мужчину. — Вика нет!
— Будем ждать, все здесь останемся! — прорычал капитан, отталкивая вцепившегося в его руку Лесника.
Мотор недовольно заворчал и заглох. Мужчина вновь рванул шнур стартера. Внутри двигателя вжикнул раскручиваемый вал, катер мелко затрясло, и, вначале неровно, но все с большей уверенностью загудел винт, взбалтывая воду за бортом.
— Вик! — вдруг крикнул с соседней лодки Андрей.
Охотник стоял на далекой крыше спортивного зала. Мгновение он, казалось, раздумывал: стоит ли вообще пытаться прорваться к остальным.
— Чугун, заводи!
Вик наклонился, заводя обе руки за спину и сжимая рукояти клинков. Даже с разделяющего их расстояния Андрей заметил, как раскалился ночной воздух вокруг охотника. Секунда, и парень, одним прыжком перемахнув через забор, рванулся к пристани. Руки его будто превратились в змей, безостановочно мелькая, раскручивая темные лезвия мачете. Сверкающая восьмерка за спиной, полувзмах вбок и знак бесконечности перед собой. И снова, и снова. Бешеный танец разгоряченного железа, стон рассекаемого воздуха, тела миног, мановением руки превращающиеся в фарш…
Когда катера отчалили, поднимая веера воды, Вик достиг пристани. Не останавливая движения, в очередном па поднял оба клинка над головой. Лезвия, скрещиваясь, яростно звякнули в страстном поцелуе. Мгновение, и они расстались вновь, накрест рассекая взвившихся перед охотником тварей. Охотник, с силой оттолкнувшись, бросился в образовавшуюся брешь, в прыжке возвращая клинки в ножны. Быстротечный, как удар сердца, полет. Его ноги коснулись палубы; подчиняясь инерции, парень кувыркнулся вперед. Пролетев мимо обалдевшего Кирилла, Вик закончил движение, от души врезавшись поясницей в борт катера.
— Эй, ты как? — обеспокоенно спросил Скальд, поглядывая на скрючившегося и подрагивающего охотника.
— Жить… Буду… — прокашлял Вик.
Подпрыгивая на волнах, катера уносили отряд все дальше от кишащего миногами берега. Твари не стали преследовать ускользающую еду, ведь глубоководье Ладожского озера — уже не их вотчина. У центра Ладоги свой хозяин.
* * *
Туман. Все, что можно было сказать о первом судоходном опыте отряда, умещалось в одно короткое слово: туман. Эта взвесь держалась в воздухе весь остаток ночи, и под утро даже Ермолов не мог точно сказать, в какую сторону они плывут и сколько прошли. Скорость пришлось сбросить, и временами казалось, что катера вовсе застыли в этом бесконечном мутном молоке, ласкающем ровную, как зеркало, гладь воды.
— Сом? А, Сом? Спишь? — прошептал Кирилл, трогая напарника за плечо.
— Нет, — тихо отозвался Андрей, открывая глаза.
— И мне не спится, — жалобно протянул парень, посматривая на управляющего катером прапорщика.
Заметив, что бойцы зашевелились, Чугун успокаивающе улыбнулся, как бы говоря: «Все хорошо, ребята, отдыхайте». Сверившись с компасом, он совсем немного толкнул поворотную рукоять мотора.
— Вик вон тоже не спит, — проговорил Кирилл, кивнув на сидящего рядом с прапорщиком парня.
Охотник напряженно вглядывался в молоко тумана за бортом. Невесело хмыкнув, Скальд поправил повязку на руке.
— Чего смеешься, Балалайка? — спросил Андрей, усаживаясь поудобней.
Неугомонный болтун Кирилл всегда так молчаливо улыбался, когда хотел скрыть, о чем на самом деле думает. И хоть по нему не скажешь, но грустил Скальд довольно часто. Сом прекрасно изучил характер напарника: по-другому нельзя, если ты собрался доверить человеку свою жизнь.
— Знаешь, Самсонов, я вот только сейчас понял, что Вик очень похож на меня… — едва слышно проговорил Кирилл, разглядывая свои ладони.
— Это чем же?
— Он всегда улыбается. За маской мы этого не видим, но он всегда улыбается, что бы ни чувствовал.
— Не думаю.
— А я уверен. И не потому, что ему смешно. Хотя в его глазах мы — те еще клоуны. Просто с улыбкой проще… Проще скрывать, какой ты. Уж я-то знаю…
Он всегда был лишним. С самого детства. Мать его бросила, оставив на воспитание войсковой части. Хотя винить ее парень не мог — не помнил даже ее голоса. И встреться она ему позже, не узнал бы. Со сверстниками тоже как-то сразу не заладилось. Для них Кирилл всегда был заморышем, найденышем. Слишком высокий, слишком тощий, слишком нескладный. Вечно сальные длинные лохмы, которые он не стриг из-за боязни ножниц, тоже не добавляли популярности. Он был изгоем: все дети, даже в этом новом, жестоком мире, имели родителей, а он… Он был один.
Все изменилось, когда Чугун, тогда еще обычный рядовой, привел Андрея в Полярные Зори. Мальчик был сильно напуган, шарахался ото всех, не разговаривал, и со временем остальные ребята начали сторониться его. Все, кроме Кирилла. Для него Андрей стал буквально спасательным кругом.
Время шло, дети росли. Андрей постепенно становился все более общительным; через него, как ток через проводник, и Кирилл начал тянуться к сверстникам. И хоть над ним продолжали смеяться, — когда рядом был друг, казалось, все на свете можно вынести. Все стерпеть.
В учебке стало особенно сложно. Кирилл все еще был слабым, но теперь его окружали не дети, а пышущие подростковыми гормонами парни. Даже Андрей не всегда мог подстраховать друга. Безобидные насмешки превращались в издевательства, когда по его вине наказывали всю группу. И когда Кирилл уже был готов сдаться, он неожиданно нашел способ бороться со всем сам. Он начал улыбаться. Что бы ни произошло, как бы ни было больно, — он улыбался. Всегда, при любых обстоятельствах. И постепенно парни перестали докучать заморышу: какой интерес задирать человека, если тот не реагирует на подколки. Да и… Люди любят идиотов.