«Сейчас все время прямо! А потом на аллее забрать чуть правее», – прикидывал Хитров, торопливо вращая педали.
Вскоре впереди показался длинный ряд железных копий с устремленными вверх наконечниками. Это и была ограда старого кладбища, на котором уже около полувека никого не хоронили. С каждым годом кладбище все больше зарастало кустарником и деревьями, сливаясь с лесом. Ограда ветшала и обваливалась, во многих местах обнажая черные камни позабытых надгробий.
Недалеко от ограды Филька затормозил и чутко прислушался, продолжая на всякий случай держаться за руль. В облетевших вершинах гудел ветер. Из-за кладбищенского забора доносился скрип: то ли дерево терлось о дерево, то ли раскачивались древние кресты. Облизав губы, Хитров осторожно прислонил велосипед к дереву. Если бы не этот дурацкий спор, он не сунулся бы сюда даже и днем – такой ужас внушало ему, да и всем, старое кладбище. Ходили слухи, что здесь пропадают люди. Теперь же делать нечего: приходилось держать слово.
Присев рядом с велосипедом на корточки, Филька посмотрел на часы. Было без пяти двенадцать. Мокренко с Анькой Ивановой должны были вот-вот появиться. Хитров с опаской прислушивался к далеким кладбищенским шорохам и стал ждать. Прошло десять минут, потом еще десять – они все не появлялись.
«Задрыхли, сони! А я, олух, поперся в такую даль! Ну ничего, задам я им завтра! А теперь домой, домой...» – не без облегчения подумал Филька.
Он уже подошел к велосипеду, как вдруг чья-то тяжелая рука неумолимо опустилась ему на плечо, буквально вдавив его в землю.
– Добро пожаловать в деревню мертвецов! – пророкотал кто-то в самое его ухо.
Завопив, Хитров что было сил рванулся и тотчас услышал хохот Мокренко. Рядом с Петькой, пряча ладони в рукава, жалась Анька Иванова. Чуть в стороне лежал велосипед.
– Испугался! – обрадовался Петька. – Так и знал, что испугаешься! Специально подкрадывались! Эй, эй, без рук!.. Ну что, идешь на кладбище?
– Иду! – успокаиваясь, проворчал Хитров. Теперь, когда приятели были рядом, ему не было уже так жутко. – Чего вы так долго?
– А мы на одном велике. У моего шины сдуты, – сказал Мокренко. – Меня – ха-ха! – на раме везли!
Его зловещая – в свете луны – физиономия буквально засияла от радости. Толстяку забавно было, что его, такую громадину, везла на раме девчонка.
– Я предлагал, чтобы наоборот, она не согласилась, – в свое оправдание сказал Мокренко.
– Ну уж нет. Я свою технику никому не доверяю, – заявила Анька.
Отвечая Петьке, она неотрывно смотрела на Хитрова и словно испытывала его.
– Значит, не передумал?
– Нет. Ждите меня тут... Не отходите от моего велика.
Повернувшись, Филька направился сквозь голо торчащие ветви кустарника к кладбищу. Двадцать шагов, еще двадцать... Теперь всего несколько метров отделяло его от темного пролома в ограде, за которым жутко белели старинные кресты и громоздились замшелые, со стершимися буквами надгробия.
«Пусть Анька видит, что я не трус. Взять первое, что встречу!» – напомнил Филька сам себе условия пари.
3
Тревожно озираясь, он пробирался между надгробиями. Под ногами, под слоем листьев, пружинила влажная земля. Покосившиеся кресты, скорбные, воздетые кверху ветви голых деревьев, замшелые камни, в неровностях которых отблескивала луна. В темноте что-то скрипело, шуршало, чавкало. Десятки разнообразных звуков от шороха листьев до тонкого прерывистого свиста доносились со всех сторон – и по меньшей мере половине из них нельзя было дать никакого объяснения.
Филька то замирал, то прижимался к деревьям, то чутко всматривался в темноту, пытаясь понять, что там впереди. В какой-то миг ему почудилось, что из-за дерева на него смотрит мертвенно-синяя женщина. Он шарахнулся было назад, но, споткнувшись, упал. Женщина осталась неподвижной, и Филька понял, что это статуя. Нерешительно подойдя ближе, он увидел обелиск, похожий на маленькую беседку с колоннами, которые прежде принял за деревья. Каменная плакальщица, напугавшая мальчика, стояла на коленях внутри этой беседки, воздев руки.
«Надворный советник
Олимпийцев Гервасий Иванович.
Скончался 14 мая 1896 года.
Всех лет его жизни было 46.
Ты был любим.
От скорбящей вдовы и детей», —
разобрал он надпись на памятнике.
Рассердившись на себя за то, что испугался статуи, Хитров решительно двинулся вперед, огибая сохранившиеся кое-где оградки могил. Он был так зол на себя за этот необоснованный страх, что почти не смотрел, куда идет. Внезапно земля ушла у него из-под ног, и с громким воплем мальчик провалился в яму, больно проехавшись спиной по насыпи.
Ударившись ногами обо что-то твердое, Филька мгновенно вскочил и стал карабкаться наружу, но не тут-то было. Сколько он ни подпрыгивал, руки его не доставали до края. Глина же была слишком скользкой.
После десятой неудачной попытки Хитров взял себя в руки.
«Спокойно! Если я буду звать на помощь, то опозорюсь. Или еще, чего доброго, Мокренко с Анькой услышат, перепугаются и чесанут отсюда. А я сиди до утра. Надо вначале понять, куда я провалился».
Ощупав края ямы, Филька убедился в том, что она четырехугольной формы, довольно узкая и вообще больше всего напоминает разрытую могилу. При одной мысли об этом Хитров похолодел и в слепом ужасе стал карабкаться. Он подпрыгивал, упирался ногами в глину и пытался подтянуться, но раз за разом срывался.
В очередной раз осознав, что так у него ничего не получится, Филька присел на корточки и задумался. В этот момент луна злорадно высунула свой желтый циклопический глаз из-за тучи и осветила внутренность ямы. Цепенея от ужаса, Хитров увидел гроб. Крышка его была немного сдвинута. Это об нее Филька, видимо, стукнулся, когда упал. Снаружи гроб был обит темной тканью, по которой ползали белые упитанные личинки.
Замирая, Хитров шагнул к гробу и заглянул в него. Он ожидал увидеть там все, что угодно, – мертвеца, скелет, червей, но то, что он увидел, было еще ужаснее.
Внутри гроб был пуст. Лишь белела отлично сохранившаяся ткань, на которой в двух местах расплывались темные пятна неизвестного происхождения. В изголовье гроба лежала аккуратно свернутая черная простыня.
Рассматривая крышку гроба, мальчик обна-ружил, что она необычной формы. Через равные промежутки в ней были проделаны отверстия, превращавшие крышку в отличную лестницу, если поставить ее наклонно.
Отскочив, Филька прижался спиной к краю ямы и закрыл глаза. Сердце колотилось так, будто было птицей, а грудь клеткой, из которой птица во что бы то ни стало стремилась вырваться.
– Свежая разрытая могила... пустой гроб... крышка-лестница... Нет, не может быть... – бормотал Хитров.