– Эй, а тут классно! Ванна какая-то чудная, печка... Иди посмотри, толстяк!
– Что я, печки не видел? – нервно буркнул Мокренко.
Он, хотя и вошел следом за приятелем, ощущал себя не в своей тарелке. Кладбищенский дом внушал толстяку необъяснимый ужас. Обогнув мелкую чугунную ванну, торчавшую посреди комнаты, Петька растерянно остановился, глядя в мутное стекло, чудом уцелевшее на половине снесенной стены.
Петька считал себя привлекательным и потому редко проходил мимо зеркала, не заглянув в него. Вид собственной физиономии всегда действовал на него успокаивающе. Но это стекло было каким-то неправильным. Или неправильным было само отражение. Или... тут уже Мокренко совсем запутался.
«Чего-то тут не то. Совсем даже не то. Как-то я малость не так выгляжу. И язык отчего-то высунут», – размышлял он, разглядывая себя. Как и у всех тугодумов, реакция у него была малость замедленная. Но... чем больше он смотрел себя, тем отчетливее становилась беспокоящая его мысль.
Внезапно тонкая струйка пота, выбрав путь, побежала у него по позвоночнику, а правая коленка нервически запрыгала, выбивая чечетку.
Петька увидел тонкую веревку, обвивавшую шею его отражения. Веревка шла от крюка, вбитого в потолок. Голова отражения была почему-то скошена набок, лицо искажено непонятной гримасой, и вообще создавалось впечатление, что...
Заорав, Мокренко отскочил назад так стремительно, что едва не опрокинул Фильку в ванну. Хитров от неожиданности тоже завопил.
– Ты чего? – спросил он.
– Там... м-меня повесили! Веревка на шею и – брык! А язык – вот так! – выдохнул Петька.
Филька заморгал, разглядывая перекошенную физиономию приятеля.
– Кого повесили?
– Меня...
– Где?
– Там, в зеркале! Нет, не смотри... не подходи к нему! Стой!
– Отпусти мой рукав, толстый! – выразительно сказал Хитров и шагнул к зеркалу.
Мокренко, зажмурившись, ждал.
– Трещина! – услышал он Филькин голос. – Идет сверху по стеклу – ты и принял ее за веревку.
– А язык? Язык почему был высунут? – быстро спросил Петька.
– Это ты у него спроси, чего он высовывается. У тебя нервных болезней нету? – осведомился Хитров.
– Нету.
– Значит, не нашли еще. А чего коленка дергается?
– Хочется ей дергаться – вот она и дергается! Пошли отсюда! – огрызнулся Петька.
«Вот как бывает, не пообедаешь один раз – и сразу глюки», – подумал он и, сунув руку в сумку, нашарил гигантский трехслойный бутерброд. Первый слой был с колбасой, второй с ветчиной, третий с омлетом. Полный нокаут для любого чизбургера! Заботливая родительница знала, что приготовить, чтобы ее отпрыск сохранил хрупкое здоровье с завтрака до обеда.
«Вот сейчас выйдем – подзакушу!» – подумал, облизываясь, Мокренко.
Но Филька, этот упрямый взъерошенный воробей, наотрез отказался уходить.
– Погоди, давай еще побродим! Ты только прикинь: мы последние, кто здесь ходит. Через час от этого дома ничего не останется.
4
В соседней комнате стояли три мраморных стола, а в углу – опрокинутый шкаф, вроде тех, в которых в больницах хранят инструменты. Фильке почему-то с первого взгляда не понравились эти столы, хотя они сразу увязались с той мелкой ванной из соседней комнаты.
– Теперь понятно, почему говорили, что тут лежали утопленники, – сказал он сдавленным голосом. – Они тут и правда лежали – вот на этих столах.
– П-почему? – заикнулся Мокренко.
– Ты что, до сих пор не понял? Соображай сам – кладбище, дом за кладбищенской оградой, а тут под боком еще река... Смекаешь?
Мокренко охнул.
– Пошли отсюда! – завопил он.
– Эй, погоди!
Решив обогнуть печь, чтобы оказаться у двери раньше улепетывающего Мокренко, Хитров внезапно увидел нечто особенное. В печи со стороны окна был пролом – в том месте, где в кирпич врезалось ядро. Тонкая плитка осыпалась. Вездесущие солнечные лучи, проникавшие в дом сквозь обрушившуюся крышу, плясали на железных ступенях. Ступенях? Откуда им тут взяться?
Пораженный Филька замер. Ступеньки под печью – что за бред? Куда они могут вести? Присев на корточки, Хитров вгляделся в пролом. Так и есть. Вниз шла узкая винтообразная лестница, конец которой терялся во мраке.
– Петька, – крикнул он. – Да стой же ты! Тут секретный ход!
Мокренко недоверчиво почесал нос, весьма смахивающий на половинку зрелого абрикоса.
– Теперь уже у тебя глюки! – сказал он с облегчением. Но его радость была непродолжительна. До тех пор, пока он сам не заглянул в пролом.
– Ход начинается прямо под печью. Если бы кладка не обрушилась, мы никогда бы его не обнаружили! Соображаешь, что это означает? Мы первые, кто узнал об этом ходе! Как здорово, что я догадался сюда залезть! – не слушая его, увлеченно рассуждал Филька.
– Я не пойду, – замотал головой Мокренко.
– Куда не пойдешь?
– Туда. Я же знаю, что у тебя в голове, – заявил благоразумный Петька.
Хотя Хитрову и не хотелось лезть в подвал одному, он с видимым безразличием передернул плечом. Филька знал, что у него есть аргумент, перед которым его приятель не устоит.
– Я тебя и не уговариваю. Хочешь, торчи тут наверху. Только имей в виду: клад я с тобой делить не стану.
– Какой клад? – быстро переспросил Мокренко.
– Разве я сказал «клад»? – вскинул брови Филька. – Тебе послышалось. Ладно, ты оставайся, а я потопал.
Мучительно соображая, Петька с подозрением уставился на друга.
– Э нет, ты меня не проведешь! Я с тобой!
– Дело твое! – Филька на четвереньках спустился в пролом.
Мокренко с пыхтением протиснулся за ним.
– Учти: если что найдем, делим пятьдесят на пятьдесят! Или даже нет: мне семьдесят процентов – тебе тридцать, – бормотал он.
– Почему это? – удивился Филька.
– Как почему? А чья была идея физру задвинуть?
5
Железная винтовая лестница сбегала вниз. Вот уже осталась позади освещенная солнцем полоска, разделявшая свет и тьму. Непривычные глаза видели лишь черноту.
Еще несколько неуверенных шагов, и Филька понял, что ступени закончились. Друзья стояли в темном подвале, обширные границы которого скрывались во мраке.
– Погоди, у меня зажигалка есть! – сказал вдруг Петька.
Не успел запасливый Мокренко полезть в сумку, как внезапно наверху что-то загрохотало. Литое ядро врезалось в дом, и солнечные лучи, плясавшие на верхних ступенях, внезапно пропали. Прежде чем ребята поняли, что это означает, по ступенькам запрыгали кирпичи. Приятели едва успели отскочить.