– Зачем пришли? – раздался хриплый голос.
Как будто из самой горы навстречу им вышел человек в старинном платье. Длинноволосый, нечесаный, седобородый. А самое главное, он держал ружье. Тоже старинное, с кремневым замком. Взведенный курок с зажатым в нем кусочком кремня походил на клюв хищной птицы, усевшейся на руке хозяина. Ружье! На шестом слое!
– Мы пришли кое-что предложить, Луи, – шагнул вперед Дреер.
– Что? – Было непонятно, хочет человек услышать ответ или переспрашивает в удивлении.
– Покой.
– Мне? Покой? – Человек вроде бы даже засмеялся. – Он у меня есть уже давным-давно!
– Сомневаюсь, Луи, – сказал Дреер. – Иначе ты не спрятался бы в такую глушь от самого себя.
– Это мой дом!
– Ты живешь в пещере, не так ли? Разве это твой дом? Даже умерев, ты предпочел скрыться подальше от чужих глаз, а выходишь с оружием.
– А кто ты такой, чтобы со мной разговаривать?
– Инквизитор.
– Разве мало я сделал? – Человек опустил ружье.
– Можешь и еще кое-что.
Человек поставил ружье прикладом на землю, а сам прислонился к замшелому камню.
– Познакомьтесь, господа, – сказал Дмитрий, обращаясь к Тигренку с Игорем, но не отрывая взгляда от седобородого Иного. – Луи Шастель! Глава клана оборотней Жеводана до семьсот шестьдесят седьмого года anno domini [6] . Несет ответственность за гибель более ста десяти человек, все – женщины и дети. В обход лотереи, разумеется.
– Ты же знаешь, что это был не я! – прорычал Шастель.
– Не ты один.
– Я сумел все прекратить… – Человек с ружьем смотрел мимо Дреера и остальных, куда-то в чащу.
– Я что-то слышала про это, – сказала Тигренок. – Изучала историю трансформов.
– Этот прецедент разбирается на инквизиторских курсах, – продолжал Дмитрий. – Их было три брата, у оборотней большие семьи. Сначала сорвался один, затем втянул другого. А Луи был старшим и самым уважаемым. Волки тогда были крупнее и нападали на людей чаще. Схватить их было очень трудно, хотя Дозоры проводили облавы, а Инквизиция присылала эмиссаров. Когда Луи понял, что сдержать и образумить братьев больше не может, то сам их и уничтожил. Я не исключаю, что из этого же вот ружья. Но потом он не смог уже сдерживать себя. Кроме того, Инквизиция грозила санкционировать тотальное истребление оборотней во всей округе, если не найдут виновного. Луи, как сейчас говорят, заключил сделку с правосудием, дабы сохранить доброе имя семьи. Он не хотел под Трибунал и подставился под серебряную пулю своего дальнего родственника, обычного человека. С тех пор считается, что именно Жан Шастель убил Жеводанского зверя.
– Что ты хочешь, Инквизитор, имени которого я не знаю? – мрачно осведомился старый оборотень.
– Ты не можешь исправить содеянного, – ответил Дреер, – но можешь помешать другому.
– Что я могу сейчас? Мы все мертвецы…
– Помочь найти другого мертвеца. В отличие от тебя он продолжает убивать. Почти двести детей на его совести. Ни один вервольф на такое не способен.
– Я не знал, что Инквизиция протянула свои руки даже сюда…
– Я такая же тень, как и ты, Луи. Помоги нам – и поможешь себе. Ты не оборачиваешься здесь в волка, но и не заглушишь вины.
– Хочешь, чтобы я нашел другую тень? У тебя есть что-то, принадлежащее этому Иному? Мне нужен запах.
– У меня есть я сам. Мы были одним целым. Почувствуй мой запах, а потом передай его своим.
– Подойди сюда, Инквизитор. – Шастель отставил ружье в сторону.
– …Я не знал, что можно передать запах, – проронил Игорь, наблюдая, как француз приблизил лицо к Дмитрию.
– Нельзя, – ответила Тигренок. – Оборотни очень тесно друг с другом связаны, у них свой язык, вне слов и Сумрака. Они могут сделать описание запаха на этом языке. Тогда каждый из них поймет и не ошибется, если найдет его.
– Светлая голова у нашего Дреера.
– Да у него и все остальное вроде как Светлое.
Тем временем они увидели, как Дмитрий вытащил из кармана маленькую прозрачную сферу, протянул Шастелю и принялся что-то объяснять. Когда старый оборотень кивнул и принял дар, Дреер вернулся к своим.
– Про запах ты хорошо придумал, – сказал Игорь, заново возглавляя группу. – Вместо слепков ауры… Хитро! Только как?..
– Вспомнил тех, в лесу. С детьми. – Дмитрий вдруг поймал себя на том, что чуть не сказал «с волчатами».
Когда они отошли на приличное расстояние, тишину леса распорол вой. Сразу несколько волчьих голосов ответили ему.
* * *
Теперь они шли к замку. Через кованые ворота с гербом, через одичавший сад, через запущенный регулярный парк с живым зеленым лабиринтом. До того снова был город. Третий, что довелось увидеть здесь Дмитрию. Как ни странно, этот более всего походил на земные. А точнее – на Прагу.
Они шли втроем, только на этот раз, кроме Игоря, взяли с собой Алису. Дмитрий шагал впереди. Спрашивать дорогу не было смысла. Шестой слой – мир тех, кому ни до кого нет дела и кто никогда не умрет от последствий этого.
Сначала он пользовался серым инквизиторским клубком, но затем, увидев замок, отказался от этой затеи – заблудиться уже невозможно.
Ворота, разумеется, никто и не подумал запирать. А вот в массивную дверь размером в полтора человеческих роста пришлось стучать.
Наконец та отворилась, и на пороге возник старый слуга в блестящей серебром бархатной ливрее. Интересно, мимоходом подумал Дреер, тоже бывший вампир?
– Мессир никого не принимает, – церемонно поклонившись, изрек слуга.
– Скажи, к нему пришли из Инквизиции. – Дмитрий постарался выговорить это максимально твердо и надменно.
Слова возымели неожиданное действие: привратник отворил дверь шире и пригласил следовать за собой. Дреер решил, что был недалек от истины, когда заподозрил в старике бывшего вампира. Не Инквизиция ли отправила того сюда по приговору Трибунала?
Замковый холл больше всего напоминал галерею изящных искусств. Стены были увешаны живописными полотнами, на полу в странном порядке, словно гигантская шахматная композиция, расставлены скульптуры. Когда они поднимались по лестнице, Дмитрий обратил внимание, что почти на всех картинах изображен портрет одной и той же дамы. Менялись только одеяния: пышные наряды королевских особ, древнегреческие и римские платья и даже ретрокостюмы начала двадцатого века. Более того, различалась и манера написания полотен – среди картин, подражающих мастерам ренессанса или классицизма, вдруг попадались выполненные в духе Климта, а некоторые и вовсе в русле кубизма.
Под всеми картинами была одна и та же подпись.