– Что это? – насторожился Миша.
– Виски, что ж еще! – подмигнула Настя. – Пятьдесят семь оборотов, жидкий огонь, не хухры-мухры. Чтоб жить стало легче, жить стало веселее! Хочешь?
– Давай, – согласился Миша. Он пробовал алкоголь не впервые, конечно, хотя ему не слишком нравилось, пример отца не радовал. Но выражение «жидкий огонь» заинтересовало, да и слабаком перед сводной сестрицей выглядеть не хотелось. – А почему ты здесь? Не боишься, что засекут? – Он плюхнулся рядом и взял фляжку.
– Ой, ну засекут, и что они сделают? – Настя махнула рукой. – Наорут? Мозги промоют? Тоже мне! Так и так орут и мозг компостируют чуть не каждый день. Ну и какая разница? Фигня делов, ничего страшного. – Она рассмеялась, глядя, как Миша, хлебнув из фляги, закашлялся. – Дай сюда, неумеха! Первый раз приличный напиток пробуешь, что ли? Гляди!
Настя отобрала у него флягу и, отхлебнув, демонстративно прополоскала им горло, прежде чем проглотить:
– Слышь, мелкий, тебя самого-то искать не станут?
Миша пожал плечами:
– Да я матери сказал, что в город собираюсь, ну она говорит, найди ее, тебя то есть, потом поедешь.
– Ну тады нормуль, – кивнула Настя. – Телефон только выключи, вроде как будто у тебя батарейка села.
Они просидели до глубокой ночи, покуривая и болтая обо всем подряд. Хотя Мише казалось, что, если бы его тут не было, Настя говорила бы то же самое, обращаясь к потолку:
– Понимаешь, он ведь только и знает, что деньги зарабатывать, да еще считает, что это черт знает как круто. Ну типа раз он сам всего добился, теперь у него и бабло, и власть какая-никакая, и значит, он терминатор, а мы все амебы. Ну и типа он нами всеми рулит, потому что амебы сами ж ни на что не годятся, да? Из нас с Анжелкой он еще, когда мы мелкие были, начал чего-то эдакое лепить. Типа если нами не управлять, из нас ничего и не выйдет. Смешно! Из него ведь вышло. Ну Анжелке такие мысли в голову не приходят, а я сразу уперлась. Какая-никакая жизнь, а моя, сечешь? Ну дык и вся любовь у папули на Анжелку переключилась.
– Бред какой-то, – фыркнул Миша. – Разве можно любить меньше из-за того, что ребенок не слушается?
– О-о! Ну ты наивняк! – расхохоталась Настя. – Да только так и любят! Не только детей, мать вон нашу… не, маман вообще та еще овца была, таких тараканов, как у нее, поискать, и, в общем, туда ей и дорога, но суть не в том. Папуля ж сколько хошь бабла готов был ей отсыпать, чтоб сиськи подтянуть, морду и вообще причепуриться. Только ей-то это все было параллельно, ей надо было на толстой попе ровно сидеть, и отвалите все. Ну и начала огрызаться, хоть из дому беги. А! – Настя дернула плечом, словно комара отгоняла. – Потом хвать-похвать, а поезд уже тю-тю, папуля уже сквозь нее смотрел. Вот не по нему – и адью!
Миша задумался:
– Наверное, моя мать такая же. Она отца пилила-пилила, что денег не зарабатывает. А он не мало зарабатывал… ну, то есть, наверное, мало, я точно не знаю… но не все же могут! Он нас любил, как сумасшедший! И сейчас любит! А ей одной любви мало было!
Настя неожиданно приобняла его и погладила по голове. Мише вдруг стало удивительно спокойно. Вот ведь, нашелся человек, который не осуждает, не толкает к свершениям, не пытается переделать, а просто позволяет быть таким, какой он есть.
– Насть, я… – Он хотел сказать сестре что-нибудь теплое, но вместо этого жалобно признался: – Я дико жрать хочу, и глаза слипаются…
– Эк тебя разобрало, – рассмеялась она. – Ладно, потопали уже, ограбим слегка кухню.
На следующий день Настя бесцеремонно ввалилась к нему в комнату, заявив, что вечером собирается в клуб, где всегда можно добыть хорошую травку, и, так уж и быть, может прихватить с собой и его. Миша этому «так уж и быть» слегка удивился, потому что ни о чем таком вроде бы не просил – или у него вчера память отшибло? – да и клубы его не слишком привлекали, пока что он еще старался почаще навещать отца, но…
Вот именно – но. С ночи помнилось то удивительно теплое чувство: я не один, вот человек, который меня понимает и принимает. Это дорогого стоило. Уж как минимум того, чтобы отправиться с «понимающим человеком» в клуб. Так что согласился он, даже не раздумывая. Но, уж конечно, не из-за травки. По правде сказать, насмотревшись уже на то, как отец под действием алкоголя постепенно превращается в не слишком вменяемое, пугающе чужое существо, Миша опасался и наркотиков, даже легких, и выпивки. Но ведь можно же ходить по клубам и обходиться без этих стимуляторов? Ведь можно? В самих-то развлечениях ведь нет ничего дурного?
Впрочем, довольно быстро обнаружилось, что бокал коктейля или косячок отлично избавляют от мучительных мыслей и внутренних метаний между отцом и матерью. Оказалось, что совершенно не обязательно между ними выбирать. Можно и не выбирать, можно быть самому по себе. Весело и приятно.
Настя вон не заморачивается ни из-за отцовских попыток ее воспитать, ни из-за родительского развода, ни из-за того, что у нее теперь мачеха – подумаешь, проблема! Про Мишину мать говорит, что она «ничего, нормальная тетка, а впрочем, все по фигу, пока есть возможность из дома сваливать, лишь бы не запирали».
Вот бы мне такую легкость, думал Миша, с восхищением глядя на веселый пофигизм сводной сестры. И ведь, что самое важное, легкомыслие вовсе не означает глупость! Кем-кем, а дурочкой Настю точно не назовешь.
– Брось ты уже над папочкой своим трястись, как клуша над тухлым яйцом, – говорила Настя, когда, маясь после очередной пьянки головной болью, Миша начинал себя казнить за равнодушие к отцу, за нарушенные обещания, практически предательство (почему-то мрачные самоуничижительные мысли посещали лишь с похмелья, словно бы головная боль открывала для них специальную дверцу). – Ему-то на тебя насрать.
– Он меня любит! – злился поначалу Миша. – Я же помню, как он со мной всегда возился!
– Ну и возился, это ж пока ты мелкий был, – объяснила Настя. – Как с куклой. Типа мое продолжение и все такое. Мой папуля вон тоже, пока мелкие были, с нами обеими возился, это мамахен сразу на Анжелке почему-то сосредоточилась. А папуля сперва разницы не делал, это уж когда подросли и стало ясно, что Анжелка – деловая колбаса, вся в него, а я попрыгунья-стрекоза, ни в мать, ни в отца, ни в проезжего молодца. Ну папуля тогда тоже на нее весь переключился, а меня побоку. И твой такой же, на черта ты ему сдался. Мать твою любит до сих пор, потому и бухает без перерыва. А может, и ее не любит, а просто в обиде, что его кинули. Проигрывать никому не в кайф.
– Но я же так ничем ему и не помог, – сокрушался Миша. – Если бы я, как обещал, переехал к нему, помог пить бросить, он работал бы, человеком бы себя чувствовал…
– Мелкий ты, – снисходительно трепала его по голове Настя. – Наивный. Пить бы он от твоих уговоров бросил, ага три раза! Или скорее уж тебя бы грохнул, когда ты между ним и бутылкой встал бы. Бемц сковородкой по башке – и нет Мишеньки. Твоему папаше, братец, не пять лет, он вообще-то большой дяденька. И свою жизнь себе сам выбрал. Понял, Микки? – Она почти сразу начала называть его Микки, а он не возражал, даже не спрашивал, почему это, ну, Микки так Микки, прикольно.