Бабы — так уж вчера получилось — не было никакой, и вот, пожалуйста, с утра пораньше объявилась.
Выбравшись на твёрдый асфальт, мочалка пошатнулась, и Сидюк сообразил, что трубы у неё тоже горят. И если они заявятся к Груздю вдвоём, тот наверняка нальёт, пусть попробует не налить…
— Слышь, подруга, тема есть, — позвал он и оскалил остатки зубов в улыбке, которую сам считал дружеской и обаятельной.
Излагал свою «тему» Сидюк, всё более теряя энтузиазм по ходу речи… Всё шло неправильно, и мочалка слушала заманчивое предложение без малейшего интереса. А отреагировала и вовсе неадекватно. Двумя словами:
— Сгинь. Убью!
Сказано было так, что Сидюк немедленно сгинул, поскольку чутьём на грядущие побои обладал незаурядным.
Он уже понял, что ошибся, что не бомжиха вылезла из канализации, а цивильная баба, просто изгваздалась под землёй дальше некуда, но… но какого хрена её понесло в канализацию?
Сидюк размышлял так и этак и всё больше склонялся к выводу, что баба там что-то искала… Что-то ценное. Шла, например, а тут серёжка из уха выпала. Или колечко с пальца свалилось — покатилось и усвистело в вентиляционное отверстие люка. И она полезла искать.
Но не нашла. Потому что рожа у вылезшей бабы была убитая. Найдя золотое кольцо или хотя бы серёжку, с такими рожами из люков не вылезают.
Значит, кольцо ещё там.
«Вот она — опохмелка!»
Сидюк опрометью бросился к своему логову, вернулся с несколькими газетами и решительно направился к колодцу.
Там, где дно было освещено падающим сверху светом, Сидюк не задержался — наверняка тут баба всё исползала. А вот дальше, в тёмной трубе… Кольцо вполне могло укатиться туда, а искала его мочалка вслепую, на ошупь. Откуда у неё быть фонарю, в самом деле…
«Наверняка золотое!»
Он запалил импровизированный факел и полез в глубь трубы. Низко склонился, часто моргал — глаза сегодня особенно слезились, и аккуратно водил по земле рукой. Кольцо представлялось ясно и зримо: массивное, тускло поблескивающее, готовое обернуться полной сумкой «Снежинки» и множеством иных замечательных вещей.
И он увидел его — когда уже почти отчаялся. Разогнулся и поднял взгляд: далеко впереди что-то блеснуло тусклым золотым блеском, именно таким, как представлялось… Надо же, куда закатилось.
Сидюк поспешил вперёд, удаляясь от колодца. Из трубы ударил порыв ветра — неожиданный, резкий — и сбил пламя с факела. Сидюк зажмурился — клочки тлеющей бумаги летели ему прямо в лицо, а когда поднял веки, увидел впереди две пары светящихся глаз. Светящихся красным. Что это значит, Сидюк не успел обдумать и понять: одна пара прочертила темноту стремительным зигзагом, он почувствовал, как что-то лёгкое и упругое мазнуло по лицу, и тут же ощутил боль в шее, ниже уха — короткий и болезненный укол.
Дальнейшей боли Сидюк не чувствовал, поскольку слюна южноамериканских летучих мышей-вампиров прекрасный и мгновенно действующий анестетик. Что он упал на спину, Сидюк тоже не почувствовал и не понял. Ему было хорошо. Он шёл из магазина, в руке позвякивала «Снежинками» сумка, а карман приятно грела пачечка купюр — кольцо оказалось тяжёлым и дорогим…
— Наелся, малыш? Тогда позволь и мне…
Даже если бы эти слова прозвучали в привычном человеческому уху диапазоне, Сидюк бы их не услышал.
Для него всё закончилось.
* * *
— Что это?
Вопрос Турга де Бро прозвучал тяжело и неприязненно. И столь же тяжело ударился о стол Шакира Турчи принесённый комтуром предмет, с которого как раз соскользнула чёрная шёлковая ткань.
— Хм… — задумчиво произнёс Шакир и подумал, что от коньяка этот визитёр откажется, даже бутылку доставать не стоит.
На столе лежал меч: широкое перекрестье гарды, относительно короткий клинок, большой красный камень-самоцвет на рукояти — или же стекляшка, самоцвет имитирующая.
— Что это? — повторил комтур, добавив в голос металла.
— Сейчас разберёмся, — сказал шас, осторожно взяв оружие в руки. — Вы присаживайтесь, лейтенант, присаживайтесь, в ногах правды нет.
Тург де Бро фыркнул и остался на ногах.
Однако сцена затягивалась. Шакир изучал меч самым дотошным образом, даже достал из ящика стола налобную лупу, и комтур почувствовал, что теряет достоинство, вытянувшись перед торговцем, как школьник перед учителем, уселся в кресло, сделав вид, что сел исключительно по собственной воле, а не по приглашению Шакира.
— Дешёвка. — Именно в этот момент вредный шас завершил осмотр, заставив едва устроившегося де Бро податься вперёд. — Челу можно повесить на стену у камина, а вот приличный чуд над такой дрянью только посмеётся. Клинок тупой, как налоговая политика Ордена, заточке не подлежит, поскольку из такой стали лучше делать молотки. Крепление рукояти слабое, вместо бронзы — алюминий с покрытием, которое скоро облезет. Камешек, правда, не совсем стекло — искусственный рубин, испечённый… Но если с вас, лейтенант, взяли за это барахло больше полусотни — сочувствую, продавец вас обманул.
— Продавец — ты, Шакир!
— Полноте, лейтенант… Я готов поклясться вам чем угодно, что впервые вижу эту поделку и впервые держу её в руках.
— Вот чек. Из твоего магазина.
— Хм… — Шас вновь пустил в ход налобную лупу, изучая бумажку с таким тщанием, словно именно на ней были напечатаны знаменитые, легендарные, никогда никем не виданные «Откровения о благотворительности» знаменитого Пегера Томбы.
— Ты ведь не станешь отрицать, что именно с твоего склада был поставлен в твой магазин этот, с позволения сказать, товар?
— Чек настоящий, — признал шас минуту спустя. — И цена справедливая, сто десять… Не вижу поводов для претензий.
— Не видишь? — спросил комтур с тихой яростью. — И что продаёшь, не видишь тоже? Так и ведёшь дела — с закрытыми глазами? Может быть, они тебе вообще не нужны, а, Шакир?
Шас отбросил наигранную любезность, заговорил жёстко и холодно:
— Лучше лишиться зрения, чем иметь мозг и не уметь им пользоваться, но у вас, господин де Бро, и голова, и зрение в порядке. И вы, без сомнения, понимаете, что из товаров сотен и тысяч наименований, проходящих через мои магазины, я вижу и держу в руках лишь немногие.
Шакир поднялся, недвусмысленно давая понять, что дальше говорить не о чем.
Комтур сообразил, что чересчур пришпорил лошадь и надо сдать назад, иначе разговор действительно завершится прямо сейчас.
— Извини мою горячность, Шакир. Дело настолько серьёзное, что я немного… немного поспешил с обвинениями.
— Извинения приняты, — произнёс шас с прежним холодком. И вернулся в кресло. — Но, может быть, вы, лейтенант, объясните суть своего дела, и мы подумаем над ним вместе?
— Суть проста. Ты, без сомнения, знаешь историю Кемпиуса де Шу?