Мы посетили десятки свадеб. Когда мы замечали празднество, то прятались неподалеку и пересчитывали гостей. Если их число переваливало за полторы сотни, мы добывали наряды и присоединялись к торжеству. В такой толпе нетрудно затеряться, и если правильно выбрать время, то можно сесть вдали от большинства людей. Мы старались держаться обособленно и стоять позади. Но, даже не желая того, часто привлекали взгляд фотографа. С нами делались сотни фотографий. Потом мы часто смеялись, представляя, что подумают новобрачные, когда вернутся из медового месяца и заметят снимки незнакомых девушек, которые танцуют на их празднике, поднимают бокалы за их счастье и с аппетитом поедают их торт.
Я не знала, сработает ли прием, но старалась откладывать в памяти все, что мне нравилось на свадьбах: броское платье или торт. Не знаю, запомню ли я их до своего бракосочетания, но почему не попытаться?
Один раз мы угнали машину! Никогда я еще так не веселилась. Элизабет умела водить и научила нас с Миакой, так что мы все по очереди посидели за рулем. Правда, мы не пытались разгоняться, поскольку не хотели разбить автомобиль. А вот Элизабет не знала страха. Когда мы находили свободное шоссе, машина едва не отрывалась от асфальта. Мы так веселились, что не могли сдержать смех – слава богу, в закрытом салоне он никому не вредил. На следующий же день мы вернули машину на парковку, помытую и заправленную. Красивый автомобиль, и мы не оставили на нем ни царапинки. Мы так и не узнали, разыскивали ли нас за угон. Никто не умел исчезать так, как мы.
И все это были идеи Элизабет. Она была прирожденной проказницей и каждые пару дней переворачивала нашу жизнь с ног на голову. Ее любимым занятием – беганием по дому голышом – мы занимались довольно часто. Я так стеснялась своей наготы, что первые несколько раз только наблюдала. Пусть я ходила по острову голой, но там все было по-другому. Там я наслаждалась личной свободой, я же не эксгибиционист!
В конце концов, через несколько лет, Элизабет и Миака уговорили и меня. И все же я соглашалась раздеваться только ночью, когда вокруг никого не было. Лучше всего на пляже – там мне было не так страшно. Пляжи стали для меня родным домом. Но когда я попробовала, то обрадовалась, что согласилась. Сдерживать смешки давалось с трудом, но тем лучше. Каждый раз, когда кто-то из нас наступал в воду, Океан видела и смеялась от радости за нас.
То, что ускользало от меня десятилетиями, внезапно обрушилось в изобилии – радость. Подлинное счастье. Я больше не корила себя за трусость. И ни о чем не жалела. Пусть весь мир считал меня мертвой, но я жила. Вот и вся разница. Наша жизнь снова напоминала детство, с его поиском простых радостей.
На поверхность начали всплывать лучшие мои черты. Я больше не чувствовала себя пленницей. Да, когда приходилось петь, я грустила, но потом боль уходила, и через несколько дней я возвращалась к прежней жизни с моими сестрами. И не важно, каким бы безумным ни казалось очередное приключение, я принимала участие в каждом из них.
Однажды Элизабет затащила нас в особняк… когда владелец был дома. Не знаю, как она это сделала. Сидя в доме, где расхаживал законный хозяин, я чувствовала себя воровкой, что глупо, поскольку мы постоянно жили в чужих домах. Я старалась не поддаваться панике. Карманы у Элизабет лопались от конфет, хотя она не признавалась, где их взяла. Так что мы лежали на двуспальной кровати в огромном доме, ели шоколад и тихо разговаривали.
– Элизабет, ты счастлива? – шепотом спросила я.
Ее голова лежала на подушке рядом с моей, а Миака растянулась в изголовье. Мы вели себя как хозяева комнаты.
– Что за вопрос? Разве не видно?
– Я имею в виду, почему ты счастлива? Ты хотела что-то доказать своей семье, потеряла прошлую жизнь, и каждый год тебе приходится заманивать людей навстречу смерти. Но тебя это совсем не беспокоит.
– Конечно, мне это не нравится, – закатила глаза Элизабет. – Но я выросла в другое время, чем вы. Я много смотрела телевизор. Каждый день в мире происходит что-то плохое. И многие катастрофы намного хуже наших песен. Они, по крайней мере, имеют какую-то цель. А знаешь, как классно осознавать, что мы постоянно помогаем спасать мир? Я всегда хотела участвовать в общественном движении, и сейчас у меня почти получилось. – (Миака даже села, чтобы слушать внимательнее.) – Мне не нравится убивать людей, – продолжила Элизабет. – Но это Она их убивает, а не мы. И пусть это страшно, но я не позволю себе унывать. Я серьезно отношусь к людским страданиям, честно. Но если переживать о каждом несчастье, что случается в мире, то когда жить, Кэйлен? Поэтому я не трачу время на грусть. Наоборот, я стараюсь развеселить вас двоих, дурочки. Миака заставляет меня вдумываться и изучать всякую ерунду. А ты… С тобой я чувствую себя так, словно могу выкинуть любую глупость, и ты все равно будешь меня любить. Не стоит волноваться о том, чтó мы забираем, надо думать о том, чтó мы можем дать. Мы не в состоянии положить конец смертям. Но подарить мы можем многое. – Вот так – сбивчиво, но в то же время предельно ясно.
Элизабет была и простой и сложной одновременно. Ведь действительно, давать можно с наслаждением. Той ночью я лежала без сна и прислушивалась в ожидании, что прислуга или другие гости подойдут слишком близко к нашей комнате. Никто не появился, так что, пока Миака и Элизабет спали на мягкой постели, я строила планы. Что я могу дать?
Шел 1990 год. Наш разговор длился меньше пяти минут, но подарил мне небывалое вдохновение.
Я хотела работать с детьми.
Когда я рассказала Океан, идея Ей понравилась, хотя Она сочла ее рискованной. Тогда я добавила, что буду работать с глухими детьми. Ведь я могу находиться рядом с ними и не представлять угрозы. Конечно, окружающие могли меня услышать, но я привыкла хранить молчание. Все будет хорошо. Я научусь языку жестов и буду преподавать. Сделаю все, что потребуется. Много лет я хандрила, потом жила спокойно, а последние годы прошли в играх и веселье. Теперь я готова внести свой вклад. Мне все еще трудно было думать об утратах, которые понесло из-за меня человечество, но пришло время вернуть долг, прежде чем я забуду о нем. К тому же я жила, чтобы любить.
Океан не стала спорить. Она по-прежнему сомневалась, но, поскольку давно выделяла меня среди других сирен, согласилась. Покровительница порылась в своих закромах и нашла для меня подходящие документы. Моим новым именем станет Кэти Ландон. Я начала ходить в библиотеки и смотреть видеоуроки по языку глухонемых. Поскольку этот язык не имел звуков, я не могла просто впитать его, как случалось с остальными. Я тренировалась с Миакой и Элизабет – они тоже начали учиться. Общаться жестами оказалось намного проще, чем писать друг другу записки на людях. И почему мы раньше не додумались?
Когда я почувствовала себя готовой, я записалась в добровольные помощники в школу для глухих на юго-западе страны. Среди детей, полностью защищенных от самой опасной моей черты, я обрела покой. Тогда я считала, что уже никогда не смогу стать счастливее.
Моя жизнь состояла из сплошных «почти». Я лишилась родной матери, но ее заменила Океан. Потеряла братьев, но обрела сестер. У меня не было своей одежды, но я могла позаимствовать чужую. Вместо своего дома я побывала во временных жилищах по всему миру. Я не могла поступить в колледж, но могла преподавать. Не имела своих детей, но получила учеников. Не могла влюбиться.