– Бывшая участница, – подчеркнула я, с некоторым удовлетворением замечая, как собеседник смешался, поняв, что спросил что-то не то. – И впечатления – далеко не самые лучшие. Впрочем, вполне допускаю, что, если вы спросите других конкурсанток, тех, которые продолжают участвовать до сих пор, они вам дадут совсем другой ответ.
– Понимаю, – склонил голову капитан. – Прошу прощения, если позволил себе бестактность.
– Пустяки, – соврала я.
За столом я задерживаться не стала и больше в беседу почти не вступала. А при первом удобном случае, сославшись на усталость, ушла к себе. И, выходя из гостиной, почувствовала спиной все тот же заинтересованный взгляд.
К себе я вернулась в совершенно расстроенных чувствах. Никаких вестей от Винсента так и не поступало. До смены фазы рукой подать, и представления о том, как себя вести в ту ночь, я не имею. Вместо того чтобы поговорить со мной наедине, Ирвин без всякого предупреждения притащил в дом постороннего человека, пойди еще пойми, с какой целью, и продемонстрировал меня гостю, словно какую-то редкую диковинку. Участница королевского конкурса красоты в пленницах и любовницах одновременно.
Примерно в таких размышлениях меня и застал постучавший в дверь Ирвин.
– Стелла! – позвал он. – Я могу войти?
– Конечно, сэр Торендо.
Такое обращение само сорвалось у меня с уст. Я не двинулась с места, осталась сидеть на кровати, по-прежнему одетая к ужину.
Ирвин подошел ко мне и сел рядом.
– Как ты? – спросил он, мягко проводя пальцем по моей щеке.
Я отклонила голову, избегая его прикосновения. Ирвин едва заметно нахмурился, но, видимо, не придал моему движению слишком большого значения и на этот раз потянулся к моим губам. Я отвернулась, а затем отсела подальше.
– Что-то не так? – спросил Ирвин.
– Разве? – изумилась я.
– Это ты мне ответь, – отозвался он, буравя меня взглядом.
– Все чудесно, – холодно сказала я.
– Тогда почему ты ощетинилась колючками, как еж?
Чудесное сравнение! Метафора на уровне! Вам бы стихи писать, господин тъёрн!
– Что вы, сэр Торендо, я вовсе не ощетинилась, – распаляясь, откликнулась я. – Просто пытаюсь разобраться в ситуации, чтобы правильно себя повести. Вы пришли, чтобы получить с меня плату за хорошие условия проживания, не так ли? Или, может быть, хотите предложить заключенную в качестве поощрения своему гостю?
Я и сама прекрасно понимала, что хватила лишнего, но остановиться уже не могла. Ирвин покраснел как рак. Он резко поднялся с кровати.
– Понятно, – бросил он, смерив меня злым взглядом, после чего, громко топая, зашагал к выходу.
Я смотрела ему в спину, видела, как сжимается на ходу его кулак, как распахивается дверь.
– Ирвин! – Я отвела взгляд и уставилась в стену. Он остановился, все еще держа руку на дверной ручке. – Не уходи.
Он не двигался с места, но в комнату не вернулся и ко мне не поворачивался; я знала об этом, поскольку заметила бы движение боковым зрением. Даже несмотря на подкатившие к глазам слезы.
– Неужели так трудно понять, что я просто до смерти перепугана? – проговорила я, по-прежнему глядя в стену.
Ирвин ничего не отвечал, и я не была уверена, что мои откровения сейчас уместны, и все-таки продолжила говорить. Может быть, потому, что молчать уже просто не осталось сил. А может быть, это было своего рода извинением.
– Я долгое время была свободным человеком и ценила свою свободу. Теперь же меня ни с того ни с сего заключили под стражу, лишили всех прав, и я не знаю, что со мной будет завтра. Какое там завтра? Буквально через час. Я отлично понимаю, что меня могут казнить в любую минуту, стоит им там наверху решить, что так будет удобно для их политических игр. Я вздрагиваю каждый раз, как слышу топот копыт за окном. Я даже стала затыкать себе уши, чтобы не слышать его по ночам. Мне страшно и одиноко. Рядом не осталось никого, кто мог бы помочь – не только делом, даже словом! Мне даже совета не у кого спросить.
В какой-то момент Ирвин все-таки повернулся в мою сторону и выпустил из пальцев ручку двери. Я замолчала и продолжила сидеть, глядя в стену, чтобы не демонстрировать красные глаза. Но это не помешало мне услышать, как он подошел и снова сел на край кровати. Понимая, что долго отворачиваться не удастся, я вытерла глаза тыльной стороной ладони. Ирвин положил руки мне на плечи, стремясь повернуть меня к стене спиной, но я мотнула головой. Тогда он сжал мои плечи более настойчиво и без лишних церемоний развернул меня к себе. Я поспешила еще раз промокнуть глаза.
Ирвин посмотрел на меня, как-то скептически покачал головой, после чего привлек меня к себе. Я уткнулась ему в плечо.
– С чего ты взяла, что тебя могут в любую минуту казнить? – спросил он. – Можешь мне объяснить?
– Офицер сказал. Тот, который меня арестовал, – наябедничала я.
– Считай, что он уже в отставке, – бесстрастно произнес Ирвин. – Это полная чушь. Знаю, твое положение не самое приятное, но никто и никогда не убивает иностранцев, оказавшихся под арестом в военное время.
– Сейчас не военное время, – напомнила я.
– Тем более, – отрезал он. – Такая казнь может спровоцировать войну, а на это никто не пойдет.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. – Он погладил меня по спине. – Если начнется война, Линзория проиграет. Так что, поверь мне, все будут сидеть тихо, как мышки. Короче, просто выкинь из головы эту чушь.
– Ладно, попробую.
Я выпрямилась, но вместо того чтобы отстраниться, положила голову Ирвину на плечо.
– Извини, – тихо сказала я затем. Это слово далось мне с трудом. Не люблю просить прощения. – Я просто психанула.
– Да, я так и понял, – отозвался Ирвин. – Скажи на милость, с чего ты взяла, что осталась одна? Я с твоей точки зрения в счет не иду? Я ведь специально добился того, чтобы тебя определили именно ко мне. Чтобы никто не смог тебя обидеть. Чтобы иметь возможность тебя защитить. А не затем, чтобы воспользоваться ситуацией, как ты тут вдохновенно намекаешь.
Я почувствовала, что снова краснею. В глаз попала ресница, и я подняла голову, пытаясь ее вытащить. Ирвин выпустил меня из объятий, встал с кровати и прошелся по комнате.
– Не стану скрывать, – заявил он затем, разворачиваясь ко мне, – я надеялся на то, что воспользоваться этой ситуацией в конечном итоге удастся. Что в этом предосудительного?
Я отчего-то засмеялась сквозь слезы, с такой уверенностью в собственной правоте было высказано это признание. Действительно, что тут предосудительного?
– В конце концов, я мужчина, – продолжил Ирвин, если и смутившийся моей реакции, то не подавший виду. – А ты – понравившаяся мне женщина.
Я тоже поднялась, шагнула Ирвину навстречу, положила руки ему на плечи.