С этой мыслью он помчался к Юрию на квартиру.
Нью-Йорк, Бронкс, 1 сентября 1896 года, вторник, около восьми утра
Хотя августовская жара еще держалась, утро было довольно холодным. А Генри задерживался. Поэтому, когда в половине восьмого приказчик Броуди открыл булочную, я не удержался, и согрелся чашкой кофе с парой круассанов. Генри появился только без десяти восемь, когда с моим скромным завтраком было давно покончено и я подумывал, не повторить ли. Был он непривычно хмур и извинился весьма коротко:
— Извини, парень. Не поверишь, полиция задержала.
— Вот так. Прямо с утра? — изумился я.
— Именно так. Неподалеку от моего дома порешили трех каких-то бедолаг. И патрульным из участка с чего-то вдруг вздумалось, что там ганфайтер работал. Хорошо, что с утра детективы подошли. Разобрались, да и отпустили.
— Так может, тогда и вовсе тренировки отменим? — нерешительно предложил я, — они ж тебе выспаться небось не дали!
— Ничего, парень, просто лягу сегодня пораньше! Двинулись.
И мы пошли. А метрах в двухстах от ангара, там, где тропинка была зажата между двумя рядами каких-то сараев, нас и встретили.
Навстречу вышел мой старый знакомец Том О'Брайен с тройкой своих дружков. И дробовики в их руках совершенно не внушали мне оптимизма, несмотря на всю подготовку у Генри.
— Слышишь, русский, не дури! И дружку своему скажи, чтобы не дурил! — проорал он мне метров с двадцати. — Мы тут не одни, а с поддержкой!
Нью-Йорк, Бронкс, 1 сентября 1896 года, вторник, около восьми утра
Томми Эпир бежал со всех ног. Войдя в подъезд, он на секунду заколебался, не спуститься ли в свой полуподвал за кружкой воды. Но опасение, что Воронцов уйдет как раз в это время и попадется в засаду, перевесило, и подросток рванул вверх по лестнице.
К его ужасу, Юрий не открывал. Причем заперта комната была на ключ, а не на щеколду, значит, он уже ушел.
«Что же делать? — стучала в голове мысль. — Его же убьют там! Мама с горя и заболеть может!»
Во дворе он увидел Фань Вэя, его внука Джиана и пару татуированных громил. Малыша Яна, который так здорово делал массаж Юрию, он даже узнал. А как звали второго — не помнил.
— Джиан! — крикнул он, — помнишь, я тебе вчера про хмыря рассказывал? Так вот, сегодня за ним полтора десятка громил приперлись, с пушками! И засаду устроили! А Юрий уже ушел!
К его удивлению, отреагировал не Джиан, а его дедушка. Что-то коротко приказав на китайском, он повернулся к Томми и спросил по-английски:
— Покажешь, где?
Томми только кивнул, соглашаясь.
— Бежать надо!
— Подожди, сейчас…
Китайцы между тем приволокли какие-то дурацкие ножи, пару дубинок и зачем-то длинные и узкие мешочки с рисом, что всегда висели на стене в их бане. Но после этого они действительно побежали. Все, даже старый-престарый Фань Вэй.
Нью-Йорк, Бронкс, 1 сентября 1896 года, вторник, начало девятого утра
— И чего вы хотите? — спросил Генри после того как выяснился неблагоприятный для нас расклад.
О'Брайен объяснил. По его словам, они ждали, что мы разоружимся, а потом потолкуем.
— Том, ты думаешь, после того как ваша четверка хотела меня повесить и выдать это за самоубийство, я поверю хоть одному твоему слову? — угрюмо сказал я. — Да я лучше рискну положиться на Фортуну. Вас-то четверых мы точно положим.
— Действительно! — громко сказал Хамбл, — может, есть кто другой, кому мы поверим?
Похоже, его не больше меня «грела» мысль положиться на слово бандитов. Но и переть на рожон против полутора десятков стволов, владельцы некоторых к тому же укрыты, он тоже не хотел. И просто тянул время.
* * *
Томми Эпир не верил своим глазам. Нет, что громилы вроде Яна и его татуированного собрата могут неплохо драться, он верил. Но вчера его ловко повалил наземь невысокий и почти хрупкий Джиан. А сегодня его дедушка бежал, как молодой, а прибежав на место, взобрался на крышу, как белка. И Джиан от него не сильно отстал. Пара китайских громил, не выпуская длинных дубинок, двинулась куда-то к деревьям, за которыми тоже прятались громилы. Томми задумался, куда же двинуться ему, но тут сверху Джиан показал жестами: «Двигай за нами!»
Когда Томми, пыхтя, вскарабкался на крышу сарая следом за китайцами, там уже все было кончено. Трое громил валялись по крыше, а четвертый боялся пошевелиться, так как лезвие ножа щекотало ему шею. В какой-то момент Фань Вэй вдруг отвел от его шеи нож, а взамен взмахнул другой рукой, в которой был зажат этот мешочек с рисом. Глаза Томми округлились, когда он увидел, что мешочек с рисом оказался неплохим оружием. По крайней мере, в руках китайцев! Он не просто вырубил громилу ничуть не хуже дубинки, но и не оставил следов.
— Стрелять умеешь? — уточнил он у Томми. И увидев неуверенное пожатие плечами, добавил оптимистично:
— Ничего, как раз все и попробуем!
* * *
Тома О'Брайена идея лечь тут «жертвой нашей упертости», очевидно, тоже не вдохновляла. Поэтому он отошел. И вернулся в сопровождении еще пары громил. Старший из них представился Окороком. Но тут из-за деревьев раздался какой-то странный хруст и хрип. Через секунду звук повторился.
Пару секунд спустя с крыши сарая раздался крик Джиана:
— Стрелков ваших тут больше нет! Так что сдавайтесь, сволочи, не то перестреляем, как куропаток.
— Что?! — взревел Том О'Брайен, — теперь я и китайцам должен сдаваться?! Ну, уж нет!
И он вскинул дробовик, целясь почему-то в меня. Его крик как будто стал сигналом, после которого попытка договориться переросла в схватку. Все почти одновременно начали палить в противника.
Мое сознание как будто раздвоилось. Одна его часть, наверное, та, которую Генри называл «медленным мышлением», в странном оцепенении наблюдала за тем, как в мою сторону поворачиваются огромные — просто огромные, как у линкора — стволы дробовика. И внутри колотилось: «Нет, это не в меня! Меня-то за что?!» А вторая, «быстрая» часть меня начала действовать едва ли не раньше самого О'Брайена.
Вколоченная Хамблом наука не пропала даром. Я метнулся влево, одновременно выпустив в Тома и его приятеля пару пуль, даже не вынимая револьвера из кармана. Дробовик моего противника грохнул, и первой части меня показалось, что заряд дроби взвихрил воздух в миллиметрах от меня. Следом мой выстрел попал тому в правое плечо, «отключив» конечность. Говорят, в бою, под «адреналиновой накачкой», люди не чувствуют ран. Но лицо Тома мгновенно посерело, и дробовик, который он держал одной правой, медленно, как-то даже вальяжно упал на землю.
Другой ирландец «поймал» пулю в колено опорной ноги. И грохнулся, как подкошенный. После этого я, как учил Хамбл, не остался на месте, а кувыркнулся, одновременно выхватывая револьвер из кармана-кобуры. Как раз в этот момент пуля, пущенная китайцами с крыши, царапнула мне левую руку. «Идиоты!» — мысленно взвыл я. Но не остановился, а выпустил оставшиеся в барабане три пули по ирландцам с дробовиками. Дробовики, да еще вблизи, классифицировались мной как наиболее опасное оружие.