– Да что ты его слушаешь, урку поганого! Он же провокатор! Диссидент! Да еще с серьгой…
– За урку можно и в глаз, – спокойно сказал Ким, не вставая, однако, с полки.
А яблоки со снега уже собрали, мадонна закрыла окно и ушла спать, и до других поющих отсеков донеслись отзвуки легкого скандальчика в первом. Стихли музыкальные инструменты, смолкли молодые голоса, потянулись к первому отсеку комсомольцы-добровольцы, соскучившиеся по горячему диспуту с идейным врагом, столпились вокруг, даже свет собой заслонили.
– Ты, что ли, в глаз? – презрительно спросил парень без гитары. – Да я тебя по стене размажу, два дня отскребываться будешь.
Все слушали – никто не вмешивался. Интересно было.
– Размазать ты меня успеешь, если получится, – спокойно сказал Ким, – а пока ответь-ка мне на простой вопрос. Если я – урка, если я – осужденный, то почему я еду с вами, а не с конвоирами? Почему я – вольный?
– Почему? – встал в тупик парень.
И дивчина не знала ответа. И все кругом молчали. Только самый начитанный, с детективом, догадался:
– Ребя, да он же нам соврал! Да он же наш с потрохами, ребя, честное комсомольское!
Почему-то никто не встретил эти слова бурным ликованием. Все ждали ответа Кима.
– Вы сами-то надолго едете? – Ким опять предпочел вопрос.
– На всю жизнь, – сказала дивчина.
– Как получится, – сказал парень без гитары.
– Пока нужны будем, – сказал любитель книг – источников знаний.
– Как там все обернется, так и порешим, – раздумчиво сказал кто-то из толпы.
– Наконец-то разумный ответ! – воскликнул Ким. – Я к нему еще вернусь, а для начала напомню: обязательный трудовой стаж в нашей стране равен… чему?.. правильно – двадцати годам. Вот на них-то меня и обрекли. Как и всякого гражданина родной страны. Как и вас, соколы с орлами. Двадцать лет жизни – минимум! – каждый из нас, – он обвел рукой слушателей, – должен отдать на строительство Светлого Будущего. И вы, братцы, такие же осужденные, как я…
– Мы добровольцы, – напомнила дивчина.
– Все мы в какой-то степени добровольцы. Кто – где. Вы – здесь.
– А ты?
– А я в другом месте доброволец. Сюда меня насильно прислали.
– Как могли? У каждого есть право выбора! – Реплики шли – ну, прямо из брошюр серии «В помощь комсомольскому активисту». У Кима закономерно вяли уши, но держался он молодцом.
– Милый, – сказал Ким, глядя в чистые глаза парня с гитарой (без гитары), – разве все добровольцы – добровольцы? Разве не знаком ты с термином «добровольно-принудительный»? Разве все, что ты делал в жизни, ты делал только по зову сердца?.. – Парень открыл было рот, чтобы достойно ответить, но Ким не дал, махнул рукой. – Ладно, молчи. Не о том речь. А о том, что вся ваша добровольческая армия развалится и расползется, если в Светлом Будущем, которое вы рветесь ваять на пустом месте, не будет отдельных квартир, теплых сортиров, набитых продуктами магазинов, театров, киношек, да мало ли чего… Прав товарищ: как там все обернется, так вы и порешите.
– Мы все построим сами! – крикнул кто-то. – Своими руками!
– Ты родом откуда? – Ким опять отбил вопрос вопросом.
– Из Мухачева. Город такой, – важно ответили.
Кто – Ким не видел, да и не стремился видеть: спор велся не с конкретным собеседником, а сразу со всеми. Говоря метафорично: с собеседником по имени Все.
– И что, у вас в Мухачеве все живут в отдельных квартирах? В магазинах всего завались?..
– Нет пока… Вот к двухтысячному году…
– А что ж ты, мать твою, невесть куда прешься? – со злостью перебил невидимого оппонента Ким. – Чего ж ты в своем Мухачеве не строишь того, что в Светлом Будущем собираешься? Почему, как дерьмо вывозить, так мы в конец географии рвемся? А у нас дома своего дерьма – по уши, не навывозишься… Сидел бы ты дома, делал свое дело, так, может, и двухтысячного года ждать не пришлось бы…
– Это не разговор, – сказал гитарист.
– Другого не жди, ассенизатор…
Напомним: Ким вырос в маленьком русском городке, где все решенные и нерешенные проблемы страны гляделись такими же маленькими, как и сам городок, а потому заметными всем. Все про все в городке знали: где что недовыполнили, недопоставили, недостроили, недодали, недовесили. Бесчисленные «недо» выглядели привычными, даже родными, любой, кто ни попадя, обвешивал их гирляндами красивых и важных слов, отчего «недо» смотрелись почти как «пере». Не безглазым рос Ким и не безухим, потому и подался в «правдоматколюбцы», что с детских лет нахлебался вранья из корыта с верхом. Первым туда плеснул папанька. Потом школа щедро подлила, боевая пионерская дружина, еженедельные сборы всего-чего-не-нужно, «Будь готов! – Всегда готов!», долго перечислять. Улица добавила, родной комсомол в стороне не остался…
Сейчас стало легко. Сейчас правда вышла в почет, хотя всякий, ее несущий, по сей день считался чуть ли не героем, а вранье по-прежнему не сдавало позиций.
Волею случая Ким попал на поезд, нацеленный в Светлое Будущее. Волею Невесть Кого в поезде этом распрекрасном творилось Черт-Те Чего. Для начала Ким хотел бы узнать смутный сюжет Черт-Те Чего…
А как узнать?..
Ну, резал он правду-матку красивой мадам Вонг, ну, со святой троицей (начальник-отец, начальник-сын, начальник – дух святой) грубо разговаривал… Чего добился, бунтарь фиговый? Ничего… А потому ничего не добился, считал Ким, что любым начальникам любая правда – звук пустой. В одно ухо влетает, в другое – соответственно… У них своя правда, и другой они знать не хотят и не будут, как бы ни били себя в грудь, как бы ни клялись в верности демократии. Все клятвы для них – слова, слова, слова, как говаривал бессмертный герой сэра Вильяма, а слова для начальников ни хрена не стоят, задарма достаются.
Ну а с этими-то, с добровольцами, чего впустую ля-ля разводить? Они же – не люди. Они – статисты в славном спектакле, поставленном Невесть Кем. Они – такая же нежить, как и летающие столодержатели, вечные исполнители роли «Кушать…», извините… «Строить подано», только та сцена поставлена в жанре гротеска, а эта – в героико-реалистической манере: с Истинными Героями на авансцене и с Хором у задника.
Все так, понимал Ким, все правильно. Но – будущий режиссер! – он прекрасно знал, что именно из статистов, особенно из молодых, рядовых-необученных, вылупляются театральные бунтари и даже революционеры. Именно среди них потихоньку зреют те, кому привычный текст «Строить подано» давно обрыдл, им других текстов хочется, доселе не игранных, даже неслыханных, а память у них емкая, крепкая и пока – пустая.
Вот почему Ким устраивал легкий ликбез этим манекенам в штормовках – не более чем ликбез. Для них «Краткий курс истории ВКП(б)» – почти Гегель по сложности. Формулировки Кима – чеканно-афористично-доходчиво-примитивные – вполне подошли бы для нового «Краткого курса», пока, к счастью, не написанного…