И даже не подписался.
– Зоенька Александровна, а он правда уехал? – не утерпела Лена.
– Правда, – сказала Зойка.
Уехал, улетел, нуль-транспортировался – какая разница? Нет его! Плохо… Был бы не со звезды, а из Краснококшайска, может, и получилось бы что… Почему он именно ее выбрал? Потому что мимо шла? Но мимо могла пройти любая мымра, у которой желания ничуть не отличаются от остальных, не выше «уровня потребления». Одернула себя: у тебя, что ли, выше? Побывать на Канарах, окунуться в океан – ба-альшой силы оригиналка!.. Нет, не случай привел его под тополь в Девятом проезде, Зойка была ему нужна, Зойка, бумажка лакмусовая, некраснеющая. Тешь себя, тешь, Зоенька Александровна, тем более что покраснела, чуть со стыда не сгорела – за себя, за однопланетников…
Впрочем, нет, не стоит всех под одну гребенку чесать…
– Зоя Александровна, а откуда у вас кукла такая страшненькая? – Опять Лена ворвалась.
– Страшненькая? – Кукла прижималась к груди, смотрела на Зойку пуговичным глазом. – Нормальная.
Очнулась от коллапса, за коим со страхом наблюдали уже все ее девочки, перегнулась через барьер к Лене:
– Ну-ка, детенок, быстренько посмотри по регистрации. У нас должна жить одна женщина, то ли директор дома ребенка, то ли главврач – не знаю точно. Найди мне ее.
– А фамилия как? – заныла Лена. – Без фамилии трудно.
– Не ной. Знала бы – сказала. Ищи.
А если он ни с какой не со звезды? Если он все-таки гипнотизер? Загипнотизировал ее в кабинете, навел сложную галлюцинацию – а что? так можно! Зойка читала в «Науке и жизни»… А сам в это время ее квартиру обчистил. Точно! Спер чайник со свистком и стольник из тумбочки. Богатый улов для гастролера из Краснококшайска…
– Нашла, Зоя Александровна! – обрадованно сообщила Лена. – Вот. Триста пятнадцатый. Фролова Анна Никитична, главный врач дома ребенка из… запнулась, пытаясь расшифровать каракули клиентки. – Тут неясно: то ли из Новокузнецка, то ли из Новосибирска…
– Ладно. Пустое. Набери телефон и дай трубку.
Зачем Зойке этот звонок? Для проверки реальности галлюцинаций? Спросит у Анны Никитичны, о чем она мечтает? А та все так и выложит, ждите больше. Да и что выкладывать, если мечта главврача – куда большая фантастика, чем колбасные бревна на железнодорожном составе… Да и зачем спрашивать, зачем проверять, если вот она – одноглазая кукла из придуманного Свеном мира. Выходит, непридуманного…
– Говорите, Зоя Александровна…
– Але, – сказала Зойка. – Але. Это Анна Никитична? Вас старший администратор беспокоит.
– Слушаю вас, – настороженно проговорила трубка: чем чреват звонок гостиничного начальства? А вдруг выселят?..
На кой ляд, повторим вопрос, понадобился Зойке это реальный разговор? Что она может спросить у незнакомой женщины? Нет ли в ее Доме ребенка куклы с оторванным глазом?..
– У вас есть претензии к обслуживанию, Анна Никитична? Горничная номер хорошо убирает, качественно?
Зойкины девицы смотрели на начальницу как на безвременно сошедшую с ума.
– Спасибо вам, – облегченно – не выселяют! – сказала трубка. – У меня нет никаких претензий.
Пустые, казенные, никому не нужные вопросы, трафаретно-вежливые ответы, бессмысленная беседа! Не так и не то хотела сказать этой женщине Зойка, но, как всегда, только хотела, да не смогла.
– Если что, звоните сразу мне. Меня зовут Зоя Александровна. Всего вам доброго, удачи. – Отдала трубку Лене, та ее на рычаг брякнула. – Все, девки, живите сегодня без меня. Я умерла и ушла домой, – потянулась, как кошка, ну и что, что смотрят, пусть смотрят, есть на что смотреть! – и впрямь умерла. И ушла домой.
Мимоходом глянула на часы над лестницей: семь сорок две. Свен здесь ровно сутки, не больше, а встретила она его вчера около девяти, темно уже было. Около девяти… Час остается, всего час… На что остается? Что ты еще себе надумала, Зойка, уймись, успокойся, иди домой…
И метнулась к выходу, боком, боком скользнула в только начавшие раскрываться двери, отчаянно замахала рукой ближайшему таксисту:
– В Марьину Рощу, командир! Умоляю: пулей! Плачу три счетчика.
Господи боже ж ты мой, если ты и вправду – один на всю Вселенную, пусть успеет!..
1
Цирк был пустым и гулким, как рояль, из которого вынули музыку.
– На сегодня – все, – сказал Александр Павлович, – закрыли контору.
– А люки проверил? – спросил инспектор манежа.
– У вас что, иллюзию давно не работали?
– Давно… – Инспектор повспоминал: – Года два уже…
– Оно и видно. Мусора в люках как на свалке.
– Я скажу униформе.
– Не надо. Мои ребята сами уберут.
– Бережешь тайны, старый факир?
– А что ты думаешь?.. Не успеешь оглянуться – сопрут. Тайны у меня на вес золота.
– Особенно с люками… – усмехнулся инспектор. – Жгучая тайна. Ассистентку – в ящик, ящик – под купол – трах, бах! – ящик на куски, ассистентка – в амфитеатре, живая-здоровая… Дураку ясно, что под манежем – люки. Нам вон пионеры об этом письма пишут…
– Пусть пишут, на то их грамоте учат… А вообще-то у меня с твоими люками – полтора трюка. Хочешь – выкину?
– Выкини, будь умным. У тебя и так все трюки – первый сорт, ты у нас великий волшебник… Кстати, поделись с товарищем по искусству: как это ты из аквариума песок разного цвета достаешь? И еще сухой… Аквариум же прозрачный, все видно…
– Значит, не все… Секрет фирмы, товарищ по искусству. Выйду на пенсию – опишу в популярной брошюре. Для пионеров. Чтоб тебя письмами не мучили… Ладно, отдыхай до завтра.
– Как же, отдохнешь… – вздохнул инспектор. – Через полчаса репетиция у медведей…
– Ну это уж твои заботы. Гляди, чтоб не съели… – И Александр Павлович, взглянув на часы, поспешил на второй этаж, в личную гардеробную. До шести – всего полтора часа, а надо было еще успеть заскочить домой, принять душ, переодеться, купить цветы – лучше всего розы, красные, шелковые, с тяжелыми каплями воды на лепестках, а в шесть его ждала Валерия – ровно в шесть, так условились: больше всего на свете Александр Павлович ценил в людях железную пунктуальность. Здесь, кстати, они с Валерией сходились… А в чем не сходились?
Если честно, ни в чем не сходились: это-то и было интересно Александру Павловичу в его новой знакомой. Впрочем, они пока не сравнивали свои мнения по разным поводам, не выясняли – кто прав, а кто нет, а потому и не ссорились ни разу за две – да, почти две уже, какой срок, однако! – недели знакомства, хотя Александру Павловичу и хотелось иной раз поспорить, пофехтовать. Но к своим тридцати восьми годам он определенно решил, что всякое выяснение отношений, взглядов на мир или – тем паче! – жизненных принципов, всякие там споры по этим больным вопросам непременно ведут к размолвке. Все сие в равной степени относится как к мужчинам, так и к женщинам, и если с мужчинами Александр Павлович конфликтов тем не менее не избегал, не чурался их, особенно по работе, то с женщинами – дело другое. Женщину не переубедить, всерьез считал Александр Павлович, женщину надо принимать такой, какова она есть, терпеть ее и внимательно изучать, искать слабые места, коли есть желание. А коли нет – так и иди мимо, спокойнее будет…