Потом я снимала с другой полки репринты – крепкие и надежные, не боящиеся огня и воды. Никто не отличит их от подлинников – возможно, это и к лучшему. В книге важны только два цвета – черный и белый. Желтая патина времени нужна лишь нашему самолюбию. Я открывала книги наугад – и читала то, что должна была прочесть в эту последнюю ночь. Прочесть, чтобы отринуть. Прочесть и поверить.
Остаться собой.
Никогда не думай, что при помощи слов ты можешь сгладить свои недостатки или придать блеск своим достоинствам… Человеку, который ничего о себе не рассказывает или рассказывает все, никто ничего не доверит.
Я взяла слова, чтобы рассказать все. Не верьте мне. Не доверяйте своей души. Но горячий воск слов на моих руках. И когда слова остынут, превратятся в черные на белом тени, они сохранят отпечаток ладоней.
Читайте с моих рук… Мне смешны и дороги книги, отрицающие власть слова. Безумны слова, отрицающие власть книг. Я жила их жизнью – прежде чем начать свою. Меня учили любви слова, прошедшие сквозь века. Я знала – это про меня.
Это из меня слепили живой цветок, счастливый цветок, и я ждала тепла, которое заставит раскрыться. Но не было тепла – наверное, оно осталось с теми, кто умел любить и страдать. С теми, кто видел в любви живой цветок, с теми, кто находил о любви слова, заставляющие любить, с теми, кто говорил о гибели любви так, что хотелось умереть.
Как я ненавидела писателей, заставляющих придумывать хорошие окончания к их книгам! Как я влюблялась в них – они не умели лгать… Как любила их героев – писатели могли умереть, а книги жили…
«Он понял, что нужно разжигать огонь», – сказали о моем герое, моей книжной любви. В наше время не любят разжигать огонь. Говорят, что пламя устарело вместе с колесом.
Я научусь разжигать огонь. А колесо мне не жалко. Лучше ходить по земле.
Я медленно отложил «Книгу Гор». Чертовщина какая-то. Не могли мы с жившей почти через век после меня Салли Дженнингс любить одни и те же книги. Ну а цитаты из Честерфилда… Юный гений, супервундеркинд, роддер номер один Салли Дженнингс конечно же могла читать философа восемнадцатого века. Но мне-то его книга попала в руки случайно. Любой из моих приятелей в том далеком – Господи, каком нереально далеком! – двадцатом веке при слове «Честерфилд» воскликнул бы: «Отличные сигареты!» Что же получается – книга писалась для меня?
Мысль вползла в сознание холодной скользкой змеей. Никуда я не убежал от предопределенности, от всезнающих Сеятелей. Все рассчитано на меня… провокация…
Бред! Я соскочил с кровати, на которой валялся перед «семейным ужином». Просто «Книга Гор» талантлива. Она гениальна, она для всех – и для меня. Это то, что я всегда искал. Покой и ответ на вопросы. Надо дать ее Терри, и Лансу… и Трофею.
Я схожу с ума?
Раскрыв «Книгу Гор» ближе к концу, я опасливо посмотрел на страницу. Что скажешь, Салли?
Если не можешь стать счастьем – будь болью. Разучившись любить, не спеши ненавидеть. Вспомни, что говорили давным-давно: «Мало кто из людей (и это особенно относится к людям молодым) умеет любить и ненавидеть. Любовь их – это необузданная слабость, губительная для предмета их любви, ненависть – горячая, стремительная, слепая сила, всегда губительная для них самих». Когда ты почувствуешь, что способен любить, – сходи с Дороги и строй Дом. Если тебе показалось, что можешь ненавидеть, – беги!
Ай да Салли Дженнингс! Ай да психологи, помогавшие писать «Книгу Гор»! Молодцы.
В комнату, осторожно постучав, вошел Ланс:
– Принц, все готово. И все собрались.
– Возьми книгу, – вкрадчиво сказал я. – И прочитай вслух эту страницу.
Ланс с удивлением взял зеленый томик. Покосился на меня и начал читать:
– Разучившись любить, не спеши ненавидеть. Вспомни, что говорили давным-давно…
Ланс на секунду замолчал, вглядываясь в текст. А затем продолжил, но с легкой запинкой, словно цитировал по памяти:
– Любовь и ненависть едины в своих недостатках. Ненависть смотрит глазами любви, и то, что раньше…
– Хватит. Спасибо. – Я выдернул книгу из его рук. – Чьи это слова, Ланс?
– Цитата из Эдвасто Ревийского. Очень древний и забытый тарский мыслитель… – Ланс напряженно следил за мной, прячущим «Книгу Гор» в ящик письменного стола. – Можно будет ее почитать?
– Нет, Ланс. Во всяком случае, я не буду. И тебе не советую. В эту книгу заложена какая-то психическая ловушка… дрянь, заставляющая находить свои любимые мысли, цитаты, строчки из прочитанных в детстве книг. Там нет Эдвасто Ревойского… или Ревийского? Я вместо него прочитал цитату земного философа восемнадцатого века. Ясно?
– Но я же видел своими глазами!
– И я видел. Эта книга заставляла людей уходить из дому, бродяжничать, забывать родных. Возможно, в свое время именно это и требовалось Земле, чтобы выжить и начать звездную экспансию. Но теперь книжка не работает… или подчиняет лишь таких, как мы, – чужих, неподготовленных. Видимо, у нее был отлично рассчитанный срок действия.
Я говорил уже не для Ланса – для себя. Понимая – и освобождаясь от сладкого дурмана. Спасибо Салли, я взял из книги все, что было мне нужно… Хотя при чем здесь Салли? Над бесхитростными девчоночьими воспоминаниями поработал огромный коллектив талантливых людей. Они знали, это необходимо для Земли… хочется верить, что знали, а не ставили грандиозный эксперимент на массовом сознании. Они породили роддеров – предвидя, что вскоре психика людей изменится и книга утратит свой гипнотический эффект. Ну, разумеется, останутся доли процента подвластных ей навсегда…
– Пошли, Ланс. Нас ждет принцесса. – Я взял его за руку и почти выволок из комнаты.
– Я включил иллюзор, – сообщил мне Нурлан. – Не против?
Круглый обеденный стол, вокруг которого располагалось семь стульев, стоял на вершине холма. Вокруг была степь – покрытая зеленым ковром трав с редкими алыми цветами. Дул прохладный ветер. Солнце закрывали реденькие пушистые облака.
– Не против, – сказал я, озираясь. – Весна, степь, тюльпаны… Ты любишь миражи, Нурлан. Но лучшим миражем я назвал бы «Книгу Гор».
– Понял?
– Да. Конфетка с индивидуальным вкусом, в бесхитростной обертке.
На лице Кислицына появилось явное облегчение.
– Ну и славно. Мне хотелось проверить тебя.
– Почему?
Несколько мгновений Нурлан колебался. Из воздуха, в серебристом мерцании разрываемого камуфляж-поля, появилась Терри с большим блюдом в руках. Улыбнулась мне, объявила:
– Пицца.
И снова исчезла за фальшивым горизонтом. От блюда шел соблазнительный запах. Ланс проводил Терри взглядом и устроился за столом. Потянулся к хрустальной бутыли с вишнево-красным вином.