— Нет, постоянных пять человек, остальные меняются.
— Тех четверых ты знаешь? Вы общаетесь?
— Там?
— Нет, в промежутках между… м-м… сессиями.
— Как-то даже в голову не приходило.
— Но ты их помнишь? По именам можно назвать?
— Конечно. Это… погодите… черт, заклинило. Ну, помню же всех! Фу ты, дьявол…
— Понятно. Не старайся, бесполезно. В общем, Эрик, без вариантов: эту штуку тебе вживили именно там, вероятно, еще в самый первый раз.
— Да не было же ничего такого!
— Скажем иначе: ты ничего такого не помнишь. Правильно?
— Может быть… А зачем?
— Ну, наверное, кого-то очень сильно интересовало, что именно происходит у тебя там, под крышкой, — доктор постучал себя пальцем по лысине. — А может быть, еще для чего-то. Что с тобой происходило за последние сутки?
И тут в Эрике наконец сдвинулся какой-то рычаг, сорвался приржавевший тормоз: он сел и начал лихорадочно, перескакивая с одного на другое, рассказывать о вчерашнем кошмарном дне и сегодняшней кошмарной ночи, о том, как оскорбил Элли, а потом боялся полиции и прорывался куда-то — черт знает куда — уехать, путая след, о драке на путях, о том, как напал зачем-то на мотоциклиста и как оказался в море, он рассказывал — и становилось легче, что-то вытекало из него, легче — но и тревожнее, страшнее, погибельнее…
А до того, что было до того? — спрашивал доктор, и Эрик пытался припомнить, но не мог. Что это было за письмо? Какое письмо? — не понимал Эрик. Хозяйка говорит, что ты получил письмо в казенном конверте без обратного адреса. Не помню… ничего не помню…
— Давай сделаем так, — сказал наконец доктор. — Пока у тебя в башке эта хреновина, надо соблюдать максимальную осторожность. Я тебе сейчас сделаю укол, ты уснешь, и я тебя вывезу отсюда и спрячу. Боюсь, здесь тебе находиться небезопасно. А потом мы подумаем, как жить дальше.
— Зачем укол? — испугался Эрик.
— Послушай, старик, — сказал доктор, — у тебя в мозги встроена машинка, которая не то читает там что-то, не то пробует писать. Отключить я ее могу только вместе с мозгами. Будут вопросы?
— Извините, доктор, — сказал Эрик. — Я просто не знаю, как надо себя вести в такой ситуации.
— А то, можно подумать, я знаю…— проворчал доктор.
Он вышел из палаты, и тут же Эрику стало страшно. Страх был противный, липкий, холодный. Эрик подошел к окну — на окне были решетки. В панике он бросился к двери — вошел доктор со шприцем в руке.
— Спокойно, Эрик, — сказал он. — Пока все в порядке.
— Да, — сказал Эрик. — Да. Сейчас…— он опять изо всей силы ущипнул себя за укушенное запястье. Боль была не слишком сильной, от морской воды все зажило. Но все равно стало чуть лучше.
Доктор увидел это и, кажется, понял.
— Учишься управлять собой? — спросил он, усаживая Эрика на кровать и садясь рядом с ним.
— Да, — сказал Эрик. — От боли — легче.
Он сам закатал рукав пижамы и, как ни страшно это было, выдержал укол — закусил губу, но выдержал.
— Теперь пошли поскорее в машину, — сказал доктор. — Еще минуты три ты будешь на ногах.
Они вышли из палаты, и дальше Эрик ничего не помнил. Очнулся он с головной болью, и первое, что увидел: низкий бетонный потолок и голую лампочку на шнуре.
Он попытался сесть — тело было не его. Плечи и икры болели страшно, мышцы вздулись и исходили жаром. Наверное, он застонал, потому что раздались торопливые шаги. Из низкого проема двери появился доктор.
— Ага, — сказал он. — Проснулся.
— Проснулся, доктор, — согласился Эрик. — Только лучше бы не просыпался. Так все болит…
— Вставай и чуть разомнись, — сказал доктор.
Эрик, кряхтя, стал подниматься. Руки и ноги хотели чего-то другого, но он встал и мерзкой раскорякой сделал три шага.
— Все, — сказал он. — Сейчас упаду.
— Ну-ну, — подбодрил доктор. — До той стеночки и обратно.
До стеночки Эрик дошел кое-как, обратно было уже легче. Потом он присел на корточки, еле встал, присел еще раз и еще. Боль стала острее, но мельче.
— О-ох! — выдохнул он и вытер пот с лица. — Страшное дело, доктор.
— Может, помассировать? — предложил доктор.
— Ни в коем случае, — испугался Эрик. — Само отойдет.
— Возможно, нам с тобой еще понадобится физическая сила, — сказал доктор.
Эрик молча кивнул. Он осматривал помещение. Наверное, это был какой-то полублагоустроенный подвал — тяжеловатый подземный воздух, тупая тишина, и нет даже намека на окна. Неуютная мебель: два тяжелых канцелярских стола по углам, потертый диван, покрытый простыней, — на нем он и лежал, — стеллажи с грудами папок, книг, множеством кассет и дискет; между стеллажами — громоздкий компьютер старого образца; впрочем, рядом стол, и на столе вполне современный дисплей.
— Где это мы? — спросил Эрик.
Доктор ответил не сразу — задумался на секунду, прищурился, выпятив челюсть, потом сказал:
— Извини, дружище, но мне кажется, тебе пока этого лучше не знать. Здесь относительно безопасно — вот и все. Эрик вдруг почувствовал тупую тяжесть в затылке. Он подошел к дивану, сел — и вдруг закричал, корчась и зажимая себе рот, закричал от ужаса — мохнатый жирный паук вгрызся ему в затылок, заворочался, размещаясь в теле, пропихивая свои лапы в его, Эрика, руки и ноги, свои жвалы — в его лицо… Потом это прошло — это было невероятно остро и грубо, и омерзительно, но быстро отодвинулось в сторону, в тень; Эрик посмотрел на свои руки: из прокушенного пальца капала кровь. Доктор был где-то рядом, но не ощущался — будто бы Эрик полностью ушел в этот призрачный мир, где были свои счеты и свои законы…
— Гадость какая, — беспомощно сказал Эрик и заплакал. Ему было стыдно плакать, но он ничего не мог сделать. Лучше всего, если бы здесь вдруг оказалась Элли, понял он внезапно, господи, как хорошо бы тогда было…
Доктор принес две большие глиняные кружки с черным дымящимся кофе, сел рядом с Эриком, подал ему кружку, сказал:
— Пей.
Эрик, не чувствуя вкуса, стал глотать горячую жидкость; доктор потрепал его по плечу, откинулся на спинку дивана и тоже стал пить. Потом сказал:
— Прорвемся.
— Который час? — спросил Эрик.
— Половина двенадцатого.
— Чего?
— Ночи.
Эрик прислушался к себе, пытаясь понять, что же сейчас у него там, внутри.
— Знаете, — сказал он, — у меня такое чувство, что я уже везде опоздал.