Вопрос был не праздным: в самом деле, где нам заниматься? Ни спортзала, ничего… не во дворе же скакать, как баранам, на потеху публике?
– Гимнастические залы – это в военных гимназиях, – отозвался мальчик. – А в обычных, вроде наших, только актовые. Может, там разрешат? Господин подполковник сказал, что на деньги, что собрали по подписке, можно купить особые войлочные маты для занятий.
Видел я эти маты – тощие, жесткие, вместо нормальной пены или поролона – какие-то дурацкие ковры. А еще груши и манекены заказывать, да и со спортивной формой надо что-то придумать. У них же тут ни кимоно, ни борцовок нет, а от обычных рубах мгновенно клочья останутся…
Ну, это, впрочем, решаемо. В сумке у меня ждали своего часа два образца кимоно. Отдадим на швальню резервного батальона – тамошние умельцы вмиг скопируют. А что? И им заработок, и нам хорошо…
– Как у тебя-то дела в школе? – сменил тему Николка. – А то ты каждый день тут у нас… когда только учиться успеваешь?
Он все никак не может привыкнуть к моему легкомысленному отношению к учебе. И не то чтобы Никол такой уж ревнитель гимназических правил – просто дисциплина в учебных заведениях Российской империи и правда почти что казарменная: за прогулы и несделанные домашние задания здесь спрашивают нещадно.
– А, ерунда, – отмахнулся я. – У нас «школа лицейского типа». С этого года разделение придумали: гуманитарный класс, физмат и естественники, с упором на химию с биологией. Я поначалу в физмат пошел, а как началась вся эта свистопляска – перевелся в гуманитарный. А там сейчас по истории и литературе девятнадцатый век проходят. И чему они меня там могут такому научить, если я все это каждый день в натуральном виде наблюдаю? Ну а дядя Макар мне бумажки делает насчет какого-то там хронического заболевания – они с отцом ведь понимают, что у меня тут и без учебы дел полно…
– Но как же так? – запротестовал Николка. – Все равно ведь задания надо выполнять? Иначе будут «неуды»…
– С чего бы? – удивился я. – У нас по профильным предметам: история и литература – проектные работы и олимпиады. Ну я и заявил две темы – «Жизнь повседневной Москвы в царствование Александра Третьего» и «Изучение литературы в царских гимназиях». Вон, недавно ездили на межшкольную конференцию – так я походил по центру с фотиком и здесь, и там, и нащелкал всяких классных фоток: ну вроде как сопоставление нашей и здешней Москвы. Знаешь, снимал конки и трамваи, извозчиков и такси, «газельки» и ваших ломовиков. Потом нащелкал городовых, пожарных, уличных торговцев – и сделал фотки с похожих ракурсов всего того же самого, только там, у нас. Потом обработал на компе – сепия там, зернистость, то-се – и получились вполне себе старые фотографии. А на закуску – десяток аудиозаписей разговоров с уличными персонажами вроде городового и продавца пирожков – ну помнишь, ты мне еще помогал?
Николка кивнул. Неделю назад, сразу после пострелушек в Фанагорийских казармах, мы полдня мотались по городу и по очереди приставали то к разносчику, то к городовому, то к точильщику ножей в подворотне на Чистых, то к барахольщику на Сухаревке, то к держателю книжного развала на Старой площади. И пока один затевал заранее продуманный разговор, второй, стоя рядом, старательно фиксировал его на диктофон. А вечером – прослушивали записи, отбирая самые, на мой взгляд, интересные.
– Мне это отец подсказал, – продолжал я. – Он для этого журнала – ну помнишь, я тебе рассказывал, «Вестник живой истории», – точно такие же двойные подборки делает, только на другие темы. Ну я и решил – почему бы не попробовать?
Николка кивнул. Еще бы ему не помнить – ведь именно с этого журнала и началась для всех нас эта невероятная история. Всего-то пять месяцев прошло с тех пор, как мы с папой решили прогуляться до редакции «Вестника живой истории» – и встретили на Садовом перепуганного мальчишку в форме царской гимназии. Дальше были походы через портал, привыкание к жизни в Москве 1886 года и даже захватывающее путешествие в Сирию и Ирак, которое могло бы стать сюжетом для приключенческого фильма…
Дядя и тетя Николки не могли не заметить перемен, происходящих с племянником, но списывали их, с одной стороны, на новых интересных знакомых – мы с папой, представившись приезжими из русской Аляски, сняли квартиру в доме, принадлежащем дяде Николки, – а с другой, на неизбежное в четырнадцать лет становление характера. Тем более что в учебе парень отнюдь не отставал; правда, гимназический латинист был им недоволен, но этот ученый муж относился точно так же ко всем без исключения воспитанникам пятой классической гимназии. Зато в математике, истории, географии и естественной истории он делал явные успехи, хотя порой и удивлял педагогов. Все же плотное общение с реалиями будущего не могло не дать результатов…
– Ну вот. Слепил, значит, из этого всего презентацию, звук приклеил – народ на конференции в восторг пришел. Мне даже предложили подготовить этот материал к тому, чтобы издать его в бумажном виде, во как! Так что по профильным предметам у меня теперь все тип-топ. А с остальным – английский там, физика с математикой – ну ничего, задания делаю, хвостов особых нет. Не пропаду, в общем.
– Хорошо тебе, – позавидовал Никол. – Мы-то о такой вольнице и мечтать не можем. Попробуй пропусти урок – сразу записка к гимназическому инспектору, а то и в кондуит.
– Да, у вас строго, – посочувствовал я товарищу. – Вот увидишь, доведут они народ до революции, еще побегают ваши гимназисты с красными бантиками. И неудивительно – при таких-то порядках еще и не то придумаешь…
– А у нас и придумывают, – оживился Николка. – Вон недавно – посыпали стол латинисту порошком, вызывающим чесотку. А он у нас лысый, как бильярдный шар! Приходит он, значит, благодушный такой, довольный, уж не знаю с чего… кладет руки на стол, а потом – ладонью эдак, по привычке – по лысой голове. Раз, другой, потом еще… минуты не прошло, как латинист испуганно брови вздернул, лысину мизинчиком почесал – в одном месте, потом в другом, третьем… а потом головой затряс, ну точно как лошадь, которой шмель в ухо влетел! И ну обеими руками – то поочередно, то вместе – чесать голову! А та сразу побагровела и вроде даже больше сделалась!
Мы засмеялись.
– Жесть, – охарактеризовал я развлечения гимназистов. – Вы прям чикатилы… садисты! Хотя если это латинисту устроили, то не удивлюсь…
Николка хихикнул. В царских гимназиях латинисты, наряду с преподавателями греческого, всегда относились к категории наименее любимых преподавателей. Программа учебных заведений классического толка вообще была перегружена изучением мертвых языков: на них у гимназистов уходила почти половина времени, потраченного на занятия. Дети зубрили латинские неправильные глаголы, отрывки из сочинений Юлия Цезаря, Вергилия, Тита Ливия и Цицерона, Демосфена и Фукидида, Еврипида и Софокла и прорву всякой байды. А преподаватели по своей воле не имели права хоть как-то сократить или упростить программу. И как только такая прорва ненужных в общем-то знаний умещается в голове гимназиста? А сколько учебников и пособий им таскать на себе в школу приходится! Отец как-то говорил, что Чехов назвал гимназиста «товарным вагоном». Нет, я понимаю, что Википедии у них под рукой нет, все надо мозгом помнить, – но зачем, скажите на милость, обычному человеку в жизни латынь и древнегреческий? Они тут что, попаданцев в античность готовят?