Машина едет, но мне нужно попасть в городишко на севере, где живет мой старый университетский приятель Грегори Ланд. Пытаться пересечь город – нет уж, увольте, поэтому я тащусь по огромной дуге, периодически путаясь в рычагах и кнопках.
Я растеряна и не знаю, как быть дальше. Сюжет засасывает внутрь. По радио помехи и пустота, и мир становится реальней с каждой секундой. Злость купила бы немного времени, но у меня трясется подбородок, и я могу лишь губы кусать и ругаться на чем свет стоит.
– Знаешь что, – говорю я, разогнав машину почти до предела. – Сначала она у тебя беременеет. А, нет, вру. Сначала ты шляешься по моим презентациям и смотришь на меня. Потом приглашаешь работать с вами. Потом она. Она у тебя беременеет, Гамов, не больше и не меньше. А теперь ты вздумал умирать в чьем-то горячечном бреду, который мы с тобой, вообще-то, должны закрывать. Я тебя умоляю, Макс, ну что это за поведение. Между прочим, рана перевязана, рана в плече, крупные сосуды – в целости и сохранности. А ты тут лежишь. Лежишь, Макс, бросив меня ко всем чертям. Как мне сказать? Как мне сказать ей? Как мне сказать… – Я на мгновение прерываюсь, потому что имя режет. – Как мне сказать Рите? Рите, черт бы побрал тебя, твою университетскую любовь, да вообще черт бы вас всех побрал! Бегаем впотьмах, натыкаемся на острые углы, никакой теории, обрывочные сведения, да по закрытию столько диссертаций можно и нужно сделать! Гамов, ты меня слышишь, слышишь меня? Только попробуй сдохнуть здесь. Я во всех монографиях напишу о твоей бесславной кончине, сволочь. Студенты будут наизусть зубрить каждый твой шаг, каждый твой промах, а потом, потом!
Я с силой бью открытой ладонью по приборной доске и тут же, тыльной, с оттяжкой – по щеке Гамова. От боли едва не теряю управление, но тут он открывает глаза и смотрит на меня осоловело. Сердце прыгает в груди, я вспоминаю о нелегально установленном ускорении и врубаю его на полную.
– Эй, эй, эй, что происходит? – спрашивает Гамов, явно приходя в себя.
– Ничего. Везу тебя к врачу.
– А ругалась тогда почему?
Я молчу. Он морщится.
– Чужак в логове? Невозможно. Просто глупость какая-то.
– Максим, – говорю я, поглядывая в зеркало заднего вида, – давай-ка ты свалишь отсюда.
– С ума сошла? – Гамов смотрит на меня неодобрительно. – Во-первых…
– Помолчи, – резко обрываю его я. – У тебя ребенок будет. Ты ранен.
– Роза! – почти кричит он, и я вздрагиваю. – Ты опять наступаешь на те же грабли. Следуешь сюжету.
– Не было такого в сюжете! А жить по правилам мира меня вынуждают обстоятельства.
– Быстро думай, что здесь не так. Ты читала книгу, ты видела мир. Версии. Быстро. За отсутствие версий я тебя сожру при Арлиновой. Так, что Гера не поможет.
– Нет версий! – ору я, резко сворачивая направо.
Пожалуй, сквозь один пригород проскочить можно. Да почти приехали, в самом деле.
– А что скажешь ты, Макс? Книжку не читал, взгляд свежий. А?
Гамов молчит. Устраивается поудобнее на сиденье, трогает пальцами перебинтованное наскоро плечо и смотрит вперед.
– Чудесно, – рычу я себе под нос. – Только не вздумай больше отключаться.
– Нелогична тут одна вещь, – задумчиво говорит Гамов спустя минуту. – И это – мы.
Я хмыкаю. Гамов сердится, бросает на меня испепеляющий взгляд:
– Скажешь, нет?
– Скажу, что мы почти приехали.
– Реальность нас ассимилировала. Дала имена и даже профессию. Это нормально. Ненормально другое. Мы с самого начала – главные герои.
Я фыркаю и вытираю лицо рукой.
– Каждая букашка думает, что она главный герой этой жизни. Так что ты крупно ошибаешься.
– Выключи цинизм и включи голову.
Гамов не говорит, а приказывает. Холодным и злым тоном, так, что я невольно ежусь.
– Говори, – бросаю в ответ. – Совсем не понимаю, о чем ты, а ситуация нехороша. Так что говори.
Вообще, у меня есть свои соображения насчет его слов. Но в самом деле, как же он мне надоел. Я чуть не проскакиваю нужный дом и резко торможу. Потом вылетаю из машины и стучусь в резную дверь. Открывают не сразу.
– Только тебя мне и не хватало, – Ланд даже не пытается быть вежливым.
– Старик. – Я развожу руками. – Макса задело. Нужна помощь.
– Лив, ты соображаешь, о чем говоришь? – Он отчего-то паникует, и это очень, очень нехорошо.
– Пара стежков. Ну пожалуйста. – Я хлопаю ресницами. Должно подействовать, но Ланд снова медлит.
– Вы в розыске, Лив. Что, прикажешь мне скобить преступника? Еще не хватало, чтобы вас здесь увидели.
– Тогда соображай быстрее! – Я раздраженно заталкиваю его внутрь, пытаясь вспомнить, что у нас там было, запрыгиваю в кабриолет и заезжаю в пустующий гараж.
Гамов все это время неодобрительно на меня смотрит.
– Пошли, – киваю я. – Мы, оказывается, уже в розыске. Так что пять копеек в твою теорию о том, что мир сопротивляется, можно смело забрасывать.
– Ага! – нервно выдает он. – Значит, все сообразила, только притворялась?
– Надоел, говорю же.
Ланд беспрекословно ждет на кухне, и я трачу мгновение на то, чтобы подивиться количеству меди в интерьере и странной обстановке. Наверное, так и должен выглядет стимпанк-мир.
– Ваше счастье, что соседи все в панике свалили, – бурчит Ланд.
– Слушай, будь другом, заштопай мне Макса, и мы свалим еще дальше, чем соседи.
– Что за лексикон у тебя? Стежки, штопать… Как будто раны зашивают.
Я чуть поднимаю брови. Гамов выглядит не так уж и хорошо. Испарина на лбу и поджатые губы.
– Колдуй, мастер. Я в долгу не останусь.
Я выхожу в комнату и сосредоточенно изучаю всяческие финтифлюшки, пока Ланд осматривает рану.
– Жить будет, я думал, все гораздо хуже. И что вас понесло в «Индиго»?
– Не понимаю, о чем ты. – Я вздыхаю с облегчением и забываю о реальности и закрытии.
Ланд проходит мимо меня в комнату и роется в ящике, извлекает оттуда небольшую коробочку.
– Двух красавцев должно хватить.
С этими словами он показывает мне самого настоящего механического жука, с лапками и глазами. Я сглатываю.
– Как будто скобы не видела… Да у тебя вся правая рука скреплена была, от запястья до плеча.
– Так что с «Индиго»?
– Лив, – несется с кухни. – Ты совсем замотала бедного Грега. Заплати для начала, а потом выясняй подробности.
– Иди ты, Макс! – рявкаю я.
– Когда поженитесь-то? – спрашивает Ланд.
– Никогда, – честно отзываюсь я.