Казалось, что вода в реке стоит неподвижно.
– В такую ночь… – пробормотал кто-то в темноте в то самое мгновение, когда прозвучал восьмой удар, гулкий, невозвратимый, как приговор, и что-то вспыхнуло на мгновение и погасло совсем.
Доктор Хиральдо закрыл книгу и подождал, пока затихнет звук сигнала трубы, возвещавший начало комендантского часа. Жена поставила чемоданчик на ночной столик, легла лицом к стене и погасила свою лампу. Врач раскрыл книгу снова, но читать не стал. Дыхание обоих было спокойно, будто они остались одни в городке, настолько зажатом мертвой тишиной, что целиком, казалось, вместившемся теперь в их спальне.
– Ты о чем думаешь?
– Я не думаю, – ответил врач.
Только в одиннадцать смог он сосредоточиться и снова вернуться к той странице, на которой остановился, когда начало бить восемь. Он загнул угол листа и положил книгу на ночной столик. Жена спала. Прежде бывало, что они не спали до рассвета, пытаясь определить, где и почему стреляют. Несколько раз им довелось услышать топот сапог и звяканье оружия у самого своего дома, и оба, сидя на постели, ждали, когда на их дверь обрушится град свинца. Много ночей, уже научившись различать бесконечное количество оттенков страха, они провели без сна, прижав головами подушку, набитую листовками. Однажды на рассвете они услышали перед дверью приемной тихие приготовления, вроде тех, какие обычно предшествуют серенаде, а потом усталый голос алькальда: «Сюда не надо, этот ни во что не лезет».
Доктор Хиральдо погасил лампу в ненадежном ожидании сна.
Поздним вечером начался дождь. Парикмахер и другой резервист, поставленные на углу набережной, покинули свой пост и укрылись под навесом лавки сеньора Бенхамина. Закурив сигарету, парикмахер оглядел при свете спички свою винтовку. Она была совсем новенькая.
– «Made in USA», – прочел он по слогам.
Второй резервист потратил несколько спичек, пытаясь найти марку своего карабина, но это ему так и не удалось. С навеса упала на приклад карабина и разлетелась брызгами большая капля.
– Ну не свинство ли? – пробурчал он, стирая ее рукавом плаща. – Торчим здесь с винтовками, мокнем под дождем.
В спящем городке не слышно было ничего, кроме ударов капель по крышам.
– Нас девять, – сказал парикмахер. – Их семеро, считая алькальда, но трое сидят в участке.
– Я как раз об этом думал.
Их лица вырвал из темноты фонарик алькальда; стало видно, как они, присев на корточки у стены, пытаются уберечь оружие от капель дождя, дробинками рассыпающихся по их ботинкам. Они узнали его, когда он погасил фонарик и стал около них под навес. На нем был армейский плащ, а на груди у него висел автомат. С ним был полицейский. Поглядев на часы, которые носил на правой руке, алькальд приказал ему:
– Отправляйся в казармы и узнай, что там слышно насчет еды.
С такой же легкостью он отдал бы приказ стрелять.
Полицейский исчез за стеной дождя. Алькальд присел рядом с ними.
– Какие новости? – спросил он.
– Никаких, – ответил парикмахер.
Другой, прежде чем закурить, предложил сигарету алькальду. Тот отказался.
– И надолго вы нас запрягли, лейтенант?
– Неизвестно, – ответил алькальд. – Сегодня до конца комендантского часа, а утром будет видно.
– До пяти! – воскликнул парикмахер.
– Ничего себе заявочки! – простонал другой. – Я на ногах с четырех утра.
Сквозь бормотание дождя до них донесся злобный лай – где-то опять подрались собаки. Алькальд ждал, пока не стихнет лай, рык и возня, и наконец собаки умолкли, только одна продолжала поскуливать. Алькальд с мрачным видом повернулся к резервисту.
– Учить меня вздумали? Я половину жизни так провожу, – сказал он. – И сейчас прямо падаю от усталости.
– А ради чего? – заговорил парикмахер. – Ведь ни в какие ворота не лезет вся эта бабья история.
– Мне тоже все больше и больше так кажется, – вздохнул алькальд.
Полицейский вернулся и сообщил, что еду не несут из-за дождя. Он добавил, что алькальда ждет в участке задержанная без пропуска.
Это была Кассандра. В комнатушке, которую освещала скудным светом балконная лампочка, она спала в шезлонге, закутавшись в прорезиненный плащ. Алькальд зажал ей пальцами нос; она застонала, рванулась и открыла глаза.
– Мне приснился сон, – сказала она.
Алькальд включил в комнате свет. Заслонив глаза руками, женщина с жалким видом изогнулась, и когда он взглянул на ее серебристые ногти и выбритую подмышку, у него сжалось сердце.
– Ну и нахал же ты, – сказала она. – Я здесь с одиннадцати.
– Я думал, ты придешь ко мне домой.
– У меня не было пропуска.
Ее волосы, за два дня до этого отливавшие медью, теперь были серебристо-пепельные.
– Я не сообразил, – улыбнулся алькальд и, повесив плащ, сел в кресло рядом. – Надеюсь, они не подумали, что это ты расклеиваешь бумажки.
К ней уже возвращалась непринужденность.
– К сожалению, – отозвалась она. – Обожаю острые ощущения.
Внезапно ей показалось, что в этой комнате алькальд никогда не бывал и попал сюда случайно. Почти с беззащитностью похрустывая суставами пальцев, он выдавил из себя:
– Ты должна оказать мне одну услугу.
Она посмотрела на него вопросительно.
– Пусть это будет между нами, – продолжал алькальд. – Я хочу, чтобы ты погадала мне на картах. Ты можешь узнать, кто всем этим занимается?
Она отвернулась и, немного помолчав, сказала:
– Понимаю.
Алькальд добавил:
– Я делаю это прежде всего ради вас, циркачей.
Она кивнула.
– Я уже гадала, – сказала она.
Алькальд не мог скрыть нетерпения.
– Так странно ложатся карты, – продолжала она, искусно разыгрывая мелодраму. – Мне стало страшно, когда я увидела расклад на столе.
Даже дышала она теперь театрально.
– Так кто, кто же это?
– И весь городок – и никто.
Сыновья вдовы Асис приехали к воскресной мессе. Кроме Роберто Асиса, их было семеро. Все будто отлиты в одной форме: большие и неуклюжие, привычные к тяжелой работе, слепо преданные и послушные своей матери. Роберто Асис, младший и единственный женившийся, был похож на братьев только утолщенной переносицей. Слабый здоровьем, с хорошими манерами, он заменил вдове Асис дочь, которая у нее так и не родилась.
На кухне, где семь Асисов разгружали вьючных животных, вдова расхаживала среди квохчущих кур со связанными лапами, овощей, сыров, темных хлебов и ломтей солонины, отдавая распоряжения служанкам. Когда снова воцарился порядок, она велела выбрать лучшее от всего для падре Анхеля.