Сейчас должен быть визг и удары, крошащие сознание, визг и удары, все напрягается внутри… сейчас… нет. Нет.
Тишина. Негромко долбит пулемет. Что-то дымно горит в траве.
Не знаю, сколько прошло времени. Много. Я встаю — как на счет «девять».
Бокс.
Стена серая, каркасная. То есть столбы и перекладины — толстые, монолитные, а между ними сравнительно тонкие плиты, да еще с этаким рельефным рисунком: ромбы.
И там, где бетон совсем никакой, осколки и березинские пули его пробивают.
Нахожу небольшую дырочку невысоко над землей и приникаю к ней.
Очень долго не могу понять, что вижу. Потом доходит. Это локоть. Человек стоит и курит. Стоит, привалившись спиной к стене (не к стене, поправляю себя, к столбу), — и курит, держа сигарку между большим и указательным пальцами. Из-под локтя видны рукоять и приклад автомата, потертый и выщербленный деревянный приклад с множеством зарубок… Автомат я не сразу, но узнаю: девятимиллиметровый «Штайр» образца пятьдесят второго года. Состоял на вооружении десантных частей Рейха.
Дальше еще одна стенка, невысокая, и мешки с песком. Ну, это понятно…
Надо же что-то делать… что?
Ах, да. Совсем забыл, извините…
Сажусь на землю, снимаю вещмешок. Там два килограмма «МЦ». Гремучий пластилин.
Вынимаю грязно-синие брикетики, разворачиваю и прилепляю к бетону. Двадцать брикетиков.
Получается перевернутая буква П с короткими ножками и длинной перекладиной.
«Березин» выпускает очередь куда-то левее меня. Там стрельба и крики. Я уже могу слышать крики.
Теперь детонаторы. Очень похожи на елочную гирлянду: синий провод и маленькие остренькие лампочки, правда, с черными непрозрачными цоколями. Равнодушно втыкаю лампочки в брикеты «МЦ».
Что-то происходит вокруг.
Визг.
Успеваю упасть.
— Не придет, — сказал, наконец, журналист. Его звали Валерий, и мы были уже на ты. — Все. Не придет.
Он поскреб пальцами скулы, потер глаза — с такой яростью, будто разрывал веки.
Он страшно хотел спать.
— Паршиво, — сказал он через минуту. — Мы платим. Да, мы платим. Хорошо платим.
Иногда — очень хорошо. За информацию. И люди, в общем-то, знают, на что идут. И все равно — так паршиво…
— Мало ли что могло случиться, — сказал я. — Упал, ногу сломал…
— Знаешь, — сказал он, — когда такое было в первый раз — я тоже надеялся. Но когда в пятый…
— Кто-то знал еще?
— Нет.
— Тогда?..
— Следили. Пасли. Вряд ли — гепо. Хотя… Впрочем, не знаю. Только это уже пятый случай.
— Валера, — сказал я, — тогда, может быть, ты мне расскажешь все так — без доказательств?
— Смысл?
— Н-ну… скажем так: есть смысл. Есть.
— Это просто бесполезно — без документов. Без доказательств.
— Но ты же знаешь, что доказательства есть.
— Были. Не есть, а были.
— Есть. Не эти, так другие. И если этим займутся профессионалы…
— У меня тоже есть контакты в гепо. Но там без хотя бы косвенных доказательств… — он махнул рукой.
— Немцы всегда любили порядок в делах.
— Ладно. Значит, так: внезапно и без видимых причин резко увеличились японские инвестиции в Индии. Причем в отрасли, не приносящие сейчас существенного дохода.
И без особых перспектив на обозримое будущее. Не буду расписывать подробно, это, в конце концов, не так уж важно. Японцы вкладывают большие деньги — десятки миллиардов золотых марок — причем через подставных лиц — туда, откуда ждать прибыли не приходится ни при каком раскладе, за исключением единственного: контроль над Индией переходит к Японии. Полный и безраздельный контроль. Такая вот уверенность — откуда? Мы стали думать. Получается вот что: допустим, Россия выходит из Рейха, причем хлопая дверью. Теперь все туранские эмираты и султанаты от Рейха отрезаны, ну, да Господь с ними, главное — отрезаны Туранская и Тянь-Шанская группы армий. Снабжать их через Иран трудно, практически невозможно. И все: Индию можно брать голыми руками, потому что защищать ее нечем. Разве что флотом… И вот вам японцы упираются носом в нефтяные поля Ирана… Чуешь? Это страшнее, чем валерьянка для кошки. Значит, так вот мы рассудили. Стали оглядываться по сторонам. И нашли. Есть такое предприятие «Айфер», смешанный сибирско-российско-египетский капитал, в прошлом году проявляло интерес к якутским алмазам, не выгорело, но это неважно… так вот, оказалось, что они регулярно переводят очень приличные суммы, до миллиона марок в месяц, на счета «Патриотического фронта», «Единства» и «Муромца». И они же служат одним из каналов перекачки японских денег в Индию…
Я присвистнул. В общих чертах что-то такое намечалось, «собиралось стать известным», как говаривал Тарантул… но тем не менее — интересно.
— Это интересно, — сказал я. — Предприятие «Айфер». Запомню.
Мне вдруг стало скучно. Выключатель — щелк… и все вокруг заливает желтая скука. Бывает… и в последние месяцы — все чаще.
— А все-таки — зачем ты меня сюда потащил? — спросил я. Скуке нельзя позволять распоряжаться собой, ее надо бить тем, что подворачивается под руку…
— Мне нужен был свидетель. Кроме того, меня не оставляет чувство, что ты вовсе не инженер.
— Интересно.
— Нет, я просто увидел, как ты подышал из баллончика.
— У меня тяжелый отходняк. Впрочем, где-то ты прав. Я инженер, но из подразделения «Таймыр».
— О! А я думал, вас давно распустили.
— Ну, зачем же нас распускать, мы еще много пользы принесем.
— Скорее, не пользы, а добра.
Мы посмеялись. Подразделение «Таймыр», созданное еще в начале пятидесятых, занималось контрабандным ввозом изделий, технологий и прочих секретов. Сейчас это синекура для дожидающихся пенсий чинов из разведки и МИДа.
— Кроме того, ты сибиряк, — продолжал Валерий, — а значит, патриотам заведомо не сочувствуешь.
— То есть?
— Ну, вряд ли много сибиряков хотят, чтобы их страна снова стала российской колонией.
— М-м… да, пожалуй, таких я не встречал. Но, как ты знаешь, азиатская партия у нас сильна.
— Это другое.
— Другое… Ты давно знаешь Кристу?
— Лет десять, наверное. А что?
— Да мне может понадобиться человек, владеющий арабским. Я хотел поговорить с ней самой, но — видел сам.