Потом пришел врач и снял с бока Генри бинты.
– Везучий ты парень, – сказал он, и Генри с родителями переглянулись. – Знаешь, сколько дробинок из четырнадцати попало тебе в легкие?
– Ни одной? – спросил Генри.
– Правильно, ни одной. Если бы туда проникла хоть одна, ты пролежал бы у нас гораздо дольше. А так я сейчас снова наложу повязку, и мы продержим тебя здесь всего лишь до завтрашнего утра. Потом можешь ехать домой и хвастаться, что в тебя стреляли, а ты как огурчик.
– Спасибо, – сказал Генри.
А после того, как врач ушел вместе с родителями Генри, Луиза закрыла дверь палаты, где лежал ее брат, и села к нему на кровать, и взяла его за руку. Он крепко сжал ее руку. Они немного поговорили. Он улыбнулся ей.
– Все будет хорошо, – сказал он. И тихо добавил: – Оз.
– Оз, – прошептала она.
Когда родители вернулись обратно, Луиза глубоко вздохнула, еще раз взглянула на Генри и сказала им:
– Я должна кое в чем признаться.
Когда Генри медленно вышел из больницы на следующий день, Чернуха опять потеряла контроль над собой. Санборн едва удержал ее. А когда они все залезли в машину и Санборн ее отпустил, она сразу очутилась на Генри и ему пришлось защищать свой бок от натиска ее морды, и передних лап, и задних лап, и хвоста, и всего, что находилось в промежутке.
– Ну, – сказал отец, – как ты сегодня?
– Как огурчик, – ответил Генри.
– Через десять минут будем в гостинице, – сказал он.
– Она у озера. Номера очень удобные. Вид из окон просто чудесный, – добавила мать.
Его родители старались выглядеть жизнерадостными, но немножко перебарщивали – они вели себя так с тех пор, как Луиза рассказала им о несчастном случае.
Но в гостиницу и правда приехали быстро, и номера в ней действительно были вполне удобные, и озеро синело очень соблазнительно – хотя врач и предупредил Генри, что если он полезет купаться, то может подцепить инфекцию. Впрочем, этот соблазн оказался не настолько силен, чтобы выманить Генри под открытое небо, и, когда он ради эксперимента прилег на кровать в номере, который отвели им с Санборном – и в котором нелегально обитала еще и Чернуха, – его почти мгновенно сморил сон и он проснулся только вечером, когда родители вместе с Луизой зашли его проведать.
– Со мной все нормально, – сказал он, опередив их вопрос.
Отец кивнул.
– Мы подумали, ты не заскучаешь, если останешься здесь ненадолго с Луизой и Санборном.
Мать как будто слегка сомневалась.
– С тобой все будет в порядке?
– И со мной, и со всеми нами.
Отец потер ладонью щеку.
– А мы завтра утром встречаемся с мистером Черчиллем.
Чтобы обсудить… Чтобы разобраться, какие у нас могут быть варианты.
Отец посмотрел на Луизу, а потом на мать.
– Но какие бы они ни были, – сказал он, – это… в общем, ты прав, Генри. Нельзя построить свой дом далеко от Беды.
Генри кивнул.
Отец улыбнулся снова. Как хорошо было видеть его улыбку!
– Так значит, ты считаешь, мы можем оставить здесь вас троих – и Чернуху?
На следующее утро родители Генри сели в БМВ и уехали в Блайтбери-на-море.
Санборн с Луизой пошли вниз, чтобы принести Генри континентальный завтрак – который был гораздо лучше континентального завтрака на курорте «У Лесного озера».
Когда они вернулись в номер, Генри стоял рядом с кроватью, полностью одетый. Санборн поставил завтрак на тумбочку.
– Куда это ты собрался?
– «Я бы пошел на Катадин, если бы попал в беду». Так сказал Чэй. Он сказал, что ждал бы там, пока что-нибудь не случится. Пока кто-нибудь не придет.
– Кто например? – спросил Санборн.
– Например мы. – Он посмотрел на Луизу. – Мы идем на Катадин. Отыщем Чэя и спустимся вместе.
– Генри, – сказал Санборн, – если бы не парочка швов, из тебя уже вывалилась бы вся начинка.
– По-моему, двадцать два – это значительно больше парочки. И знаешь, что самое удивительное, Санборн? Я все равно залезу на гору быстрее, чем ты.
– Но папа запретил мне садиться за руль, – сказала Луиза. – Сто раз повторил: ни в коем случае.
– Они забрали обе машины?
– Нет.
– Мама оставила ключи от «фиата»? – спросил Генри.
Луиза улыбнулась.
Через полтора часа Луиза медленно и осторожно вела «фиат» по улицам Миллинокета. Они миновали музей Таддеуса Бакстера и повернули к Катадину. Генри сидел сзади с Чернухой, и бок у него болел, но не так сильно, как тогда на лужайке, где они разбили лагерь. Вскоре она тоже осталась позади. Впереди – Катадин. Устрашающе огромный. Когда они подъехали к его подножию, к подолу его величественной мантии, Генри посмотрел вверх и, придерживая бок, окинул взглядом подъем, который им предстояло одолеть. «Боже святый», – прошептал он, но так, чтобы никто не слышал.
Они зарегистрировались в лесничестве и прочли все предупреждения о гипотермии, а также истории о глупых и неподготовленных туристах, которые не обратили внимания на погоду, или не захватили с собой нужный запас воды, или не прошли необходимые тренировки, или не запаслись теплой одеждой и в итоге погибли в страшных мучениях. «Боже святый», – снова сказал Генри, теперь уже погромче.
Но, несмотря на эти леденящие кровь истории, Санборн с Луизой вскинули на плечи рюкзаки – причем Генри даже не попытался напомнить сестре, что она девушка, а ни одна нормальная девушка не имеет права тащить на себе рюкзак, если рядом есть парень, способный сделать это за нее, – и вся их экспедиция отправилась на гору, чтобы найти Чэя и спуститься с ним обратно.
Немного отойдя от лесничества, они увидели на юге Кип-ридж. Над ним, ближе к северу, поднимался Хэмлин-ридж – он разреза́л синее небо невероятно четкой и ясной линией. Оба хребта были скалистые, изломанные и голые, открытые всем ветрам, каким только могло вздуматься залететь сюда, чтобы потрепать горе холку. Да и склон, по которому им предстояло подняться, нимало не походил на ровный: скала на нем лепилась к скале, валун к валуну, уступ к уступу, острая грань к острой грани, пока все не обрывалось где-то далеко-далеко наверху.
Интересно, сдюжит ли Санборн, подумал Генри. Потом приложил ладонь к своему боку. А сам-то он – сдюжит ли? Он спустил Чернуху с поводка, и та рванула вперед. Ни у кого не возникло вопроса, сдюжит ли она. И насчет Луизы тоже никто не сомневался – она уже захватила лидерство.
Санборн покосился на Генри.
– По-моему, у нас с головой не в порядке, – сказал он.
– Ага, – отозвался Генри.
И они двинулись дальше среди низких кустов, ступая по твердому и ровному граниту, который служил горе надежным фундаментом. Слюда поблескивала на солнце, и если бы не пятна лишайника и пружинистого ярко-зеленого мха, заселивших тропу уже много поколений тому назад, под ногами у них был бы сплошной камень. Но скоро Генри почувствовал, что Катадин приветствует их, словно все время чуточку облегчая дорогу. Они на минутку задержались у зарослей голубики – собирать ее было еще рановато, но некоторые ягоды уже посинели, – а примерно через милю остановились еще раз, когда тропа вдруг круто пошла вверх.