Я сразу догадался, что Катерина рассказывает Джиджи о вчерашнем происшествии с синьором Маралли, и тот явно потрясён её рассказом; я понимал, что его вытаращенные глаза говорят о том, что дело серьёзно и, видимо, бедный адвокат очень плох… В какой-то момент, когда Катерина воздела руки к небу, у меня даже закралось ужасное подозрение, что бедняга Маралли умер…

Правда, дорогой дневник, придётся тебе кое в чём признаться: глядя, как гримасничают эти двое, я не смог удержаться от смеха.

Может, я и правда прирождённый бандит, как сказал вчера Карло Нелли? Теперь, когда я вспоминаю эти слова, мне хочется плакать, и чем больше я об этом думаю, тем лучше понимаю: я явился на свет, только чтобы мучиться и мучить других. Лучше бы Джиджи дал мне утонуть в тот день!..

Тише! Я слышу какой-то шум в коридоре.

А вдруг Маралли действительно умер и полицейские пришли арестовать меня за убийство?

* * *

Какие там полицейские! Это была мама, моя добрая мамочка, которая принесла мне поесть и рассказать новости о Маралли!

Ах, будто камень с души свалился, дорогой дневник!

От радости я скачу по комнате, как полоумный.

Адвокат будет жить, его рана не смертельна.

Похоже, ему грозит всего лишь потерять глаз, потому что задет какой-то там нерв… и доктор обещал, что дней через десять его выпишут.

Когда мама вошла в комнату, она хмурилась, а выходила уже весёлая: видимо, поговорив со мной, поняла, что я не бандит.

Вначале я и сам был страшно напуган: я же думал, что это полицейские! Так что мама сказала:

– Ох, слава Богу, ты, по крайней мере, раскаиваешься в том, что натворил!

Я промолчал, тогда она обняла меня и, заглядывая в лицо, тихо сказала со слезами в голосе:

– Видишь, Джаннино, мой мальчик, сколько из-за тебя бед!

Я хотел утешить её и ответил так:

– Вижу, но ты же сама говоришь, это беда, я же не специально! Просто несчастный случай…

Она припомнила мне, что это я затеял показывать фокусы, но я возразил:

– Когда я начал представление, все зрители были довольны и счастливы!

– Они же не могли предвидеть, что ты вытворишь потом…

– А я как мог предвидеть? Я же не пророк!

Тогда она напомнила мне про шляпу Карло Нелли, который страшно рассердился, что я её испачкал.

– Ну да, – сказал я. – Но я же взял первую попавшуюся шляпу с вешалки, я не знал, чья она.

– Но Джаннино, разве не всё равно, чья это шляпа?

Я только того и ждал:

– Нет, не всё равно… для Карло Нелли не всё равно! Ведь сам он, даже когда смекнул, что номер провалился и шляпе конец, покатывался со смеху и приговаривал: «Вот это здорово! Просто прелестно!», полагая, что это шляпа другого зрителя. Но стоило ему узнать свою собственную шляпу, как он заявил, что я «прирождённый бандит»!.. Вот так всегда! Все они такие! Да и Маралли тоже смеялся и веселился, потому что видел, что это не его шляпа, и прострели я её, ему бы это показалось ещё смешнее… Но волей случая дротик воткнулся ему под глаз, и все набросились на бедного Джаннино, тюрьма, мол, по нему плачет… Взрослые всегда так делают! Вот и тётя Беттина говорила то же самое, разобиделась ужасно… Ну а что я такого сделал в конце-то концов? Подумаешь, вырвал из горшка фикус… Но – опять случайно! – оказалось, что именно это дурацкое растение подарил тёте Беттине некий синьор Фердинанд, и вроде даже, ну так она говорит по крайней мере, в этот фикус вселился его дух…

Тут мама насторожилась и перебила меня:

– Что-что? Расскажи-ка поподробнее: что там произошло у тёти Беттины?

Я слово в слово передал ей разговор тёти Беттины с фикусом. Тут мама наконец развеселилась и сказала:

– Сиди тихо. Будь умницей, я сейчас вернусь и принесу тебе персикового джема.

Она пошла вниз, и я услышал её голос:

– Ада, Вирджиния, скорей сюда, я расскажу вам кое-что очень забавное!

Ну слава Богу. Я всегда говорил: мама лучше всех понимает, что к чему, и может отличить несчастный случай от умышленного злодейства.

* * *

Ужин мне принесла Ада и попросила ей тоже пересказать всю историю с фикусом тёти Беттины.

Она сообщила мне прекрасные новости. Час назад заходил доктор: синьору Маралли намного лучше, но ему придётся ещё неделю, не меньше, просидеть в тёмной комнате.

Понимаю, это скука смертная, но сидеть взаперти в комнате, если ты абсолютно здоров, как я, пожалуй, ещё хуже.

Что ж, нужно набраться терпения. Ада сказала, что папа в бешенстве и видеть меня не хочет. Придётся подождать, пока он немного утихомирится и мама сможет замолвить за меня словечко.

А теперь я иду спать, я страшно устал.

1 ноября

Сегодня, пока папы не было дома, Ада пришла с новостями о синьоре Маралли, который уверенно идёт на поправку, и сказала, что я могу спуститься в гостиную – с условием, что через полчаса вернусь к себе.

Я охотно согласился – хоть какая-то смена обстановки. Вскоре к маме зашла синьора Ольга, она мне очень обрадовалась и стала говорить, как я вырос, какие у меня умные глаза и всё такое прочее, что женщины обычно говорят мамам об их детях.

Но тут вошла Вирджиния, которая сочла, что меня тут слишком уж хвалят, и рассказала о позавчерашнем происшествии. Разумеется, на свой лад, сильно сгущая краски и преувеличивая смирение бедной жертвы (так она называет адвоката), который на всю жизнь останется калекой.

Но синьора Ольга – человек очень образованный и пишет книги, она сказала, что жертве можно только посочувствовать, но мальчик не виноват. Я тут же подхватил:

– Конечно, это был несчастный случай, он сам виноват: стой он неподвижно, как я просил, я бы не промахнулся…

После долгих разговоров синьора Ольга наконец достала часы и сказала:

– Боже мой! Уже четыре!

Тогда мама заметила:

– Забавно! У вас часы в точности как мои…

– Ах да? Неужели? – отозвалась синьора Ольга и снова спрятала их на груди, не замечая, что Вирджиния, стоя у неё за спиной, делает маме какие-то непонятные знаки.

Когда синьора Ольга удалилась, Вирджиния, которая вечно сплетничает и суёт нос не в своё дело, воскликнула:

– Мама! А ты заметила, что у неё не только часы, но и цепочка точь-в‑точь как у тебя? Очень странно!

И они все бросились в мамину комнату посмотреть на её часы… Но их там не оказалось, я же забрал их третьего дня для фокусов в саду.