Book.

Проснувшись утром, я проверил кассу и обнаружил там сумму в 712 итальянских лир и 35 чентезимо.

Когда я спустился завтракать, папа был в очень дурном настроении, он сказал, что я не занимаюсь, а только дурака валяю, и всё в таком духе, не понимаю, как ему самому не наскучит всё время повторять одно и то же, даже не меняя интонации.

Ну и ладно. Я безропотно выслушал его до конца, размышляя тем временем об опровержении, которое я должен отнести в «Национальный союз».

Как они там меня примут?

Неважно, в любом случае я должен «восстановить справедливость», как выразился Джиджино Балестра, и я это сделаю любой ценой.

* * *

Мы с Джиджино Балестрой, как и условились, сходили в редакцию газеты «Национальный союз», и я очень доволен, что мне пришла в голову такая хорошая идея…

Поначалу нас не хотели пропускать в саму редакцию, и какой-то человек сказал:

– Мальчики, тут не до вас!

А сам, главное, сидел себе за столиком и бил баклуши!

– Но мы пришли сделать опровержение! – выпалил Джиджино Балестра, напустив на себя важный вид.

– Опровержение? Какое опровержение?

Тут вмешался я:

– В «Национальном союзе» было напечатано, что адвокат Маралли не христианин, я, его шурин, могу поклясться, что это не так: я своими глазами видел, как он венчался с моей сестрой и стоял на коленях в церкви Святого Франческо на Горе.

– Что-что? Вы шурин адвоката Маралли? Ах так! Обождите минутку…

И юноша выскочил в другую комнату и вскоре вернулся со словами:

– Проходите, пожалуйста!

Так мы прошли прямо к главному редактору, голова у которого блестела, как начищенный пятак, и, пожалуй, это единственное, что было у него чистое, потому что костюм был будто соткан из грязи, а на засаленном чёрном галстуке на самом видном месте, вместо золотой булавки, красовалось пятно от яичницы.

Зато он был очень любезен и, когда я прочёл своё опровержение, подумал немного и сказал:

– Отлично! Истина прежде всего… Но тут нужны какие-то доказательства… документы…

Тогда я рассказал, что описал всю эту сцену тут, в моём дневнике, на страницах, которые я, к счастью, спас из камина, когда мой зять пытался их сжечь…

– Ага! Так он пытался их сжечь?

– А то как же! И видите, какая удача? Не вытащи я их вовремя, ему же хуже: я не смог бы доказать свою правоту теперь…

– Ещё бы… конечно…

И правда, редактор «Национального союза» сказал, что ему необходимо посмотреть мой дневник, и я обещал принести его в тот же вечер, а он пока позаботится о том, чтобы в следующем номере было опубликовано не только моё опровержение, но и, если нужно, описание венчания моего зятя…

Как, наверное, обрадуется Маралли, когда увидит, как в газете соперников восторжествует справедливость, и узнает, что всё благодаря мне. Я уже представляю, как он бросится ко мне с распростёртыми объятьями, как мы помиримся и забудем все прошлые обиды…

Теперь, дорогой дневник, я закрываю тебя и готовлюсь расстаться с тобой на несколько дней, но я рад, что ты поможешь мне сделать благое дело и восстановить справедливость, невзирая на эти злобные выдумки, – как говорит мой друг Джиджино Балестра!

* * *

Дневник Джанни Урагани подошёл к концу; но его проделки и приключения, конечно, на этом не заканчиваются, и мне, который взялся за публикацию этих мемуаров, надлежит, по крайней мере, дорассказать историю с предвыборной кампанией, оборвавшуюся на самом интересном месте… или на самом ужасном месте, в зависимости от политических взглядов моих маленьких читателей.

Ведь именно на политической почве споткнулся наш бедный Джаннино Стоппани, и не приходится удивляться, что его честность превратно поняли обе стороны, а его ожидания не оправдались.

Редактор «Национального союза» действительно принял, как и обещал, опровержение, переданное им Джанни Урагани, но уже само название статьи, в которую он включил его свидетельство, говорит о том, что к торжеству справедливости «Союз» не стремился.

Статья эта называлась так: «Адвокат Маралли, вольнодумец в городе и лицемерный святоша в деревне», в ней приводилось описание венчания Маралли с сестрой Джаннино Стоппани, взятое из дневника мальчика, а в конце делался вывод, что кандидат от социалистов – оппортунист самого низкого пошиба, который в своей политической борьбе руководствуется только вульгарным расчётом и непомерным тщеславием.

В дом Стоппани известие о крахе предвыборной кампании пришло рано утром. Папа Джаннино получил номер «Национального союза» с этой ужасной статьёй, подчеркнутой синим карандашом, и с такими словами, написанными на полях адвокатом Маралли:

«Ваш сын, который уже погубил меня как человека, лишив дядиного наследства, и как адвоката, когда из-за него я проиграл важное дело, вовремя вернулся из пансиона, чтобы успеть загубить мою политическую карьеру… и ему это отлично удалось!»

Настоящий смерч обрушился на голову и тело бедного Джанни Урагани.

– Но я же сказал правду! – кричал он из-под этого внезапного града ударов. – Я хотел сделать как лучше и защитить его от несправедливого обвинения!

Но отец только сильнее распалялся:

– Болван! Идиот! Дети не должны совать свой нос в дела взрослых, в которых ни черта не смыслят! Кретин! Негодяй! От тебя стонет вся семья!

Конечно, наш Джаннино не мог разобраться в политических хитростях, из-за которых заступничество простодушного и невинного ребёнка может принести больший урон, чем оскорбление, нанесённое чёрной и злобной душой.

Но факт остается фактом: разоблачение «Национального союза» восстановило против Маралли некоторых членов его собственной партии и партий, которые к ней примкнули, и в день выборов он был позорно разгромлен.

Но это ещё не всё. Полемика между «Национальным союзом» и «Солнцем будущего» так ожесточилась, что им уже не хватало бранных слов из итальянского предвыборного словаря и пришлось перейти к рукопашной. Однажды кондитерская отца Джиджино Балестры стала ареной чудовищной драки между консерваторами и социалистами, которые лупили друг друга почём зря, обзывая самыми горькими словами на фоне самых сладких сладостей, которые только можно представить. В итоге они довели друг друга до очень плачевного и в то же время аппетитного состояния: помятые лица в шишках и хлопьях взбитых сливок, почерневшие от синяков и шоколада и сочащиеся кровью и ликёром…

Обе стороны обратились в суд с жалобами, и одним из самых важных документов в суде, по которому восстанавливали суть событий, приведших к конфликту, был как раз дневник Джанни Урагани. Редактор «Национального союза» так и не вернул его законному владельцу, и дневник долго ещё лежал, затерянный среди дел в канцелярии суда, что, конечно, не удивит того, кто не понаслышке знает итальянский суд, где всё забывается, тянется и теряется.