— Княгиня! Жена! Домагостевна! — выкрикивал он, бессмысленно переходя из одного угла в другой, от лавки к лавке, от божницы к печке, от женина ларя к занавеске возле ложа, и это было похоже на какую-то колядошную игру.
Как будто без него челядь и старая воеводша не могли найти княгиню в собственном доме! Как будто женщина на последнем месяце беременности стала бы прятаться за ларь, чтобы подшутить над домашними!
— Где ты? Выйди!
Никого он, разумеется, не нашел — ни жены, ни дочери. Несколько баб, а с ними Избыгнев, прошли вслед за ним в избу и теперь в изумлении переводили взгляды с князя на Кудерю. Челядинка, если ее спрашивали о княгине, мотала головой, но, судя по тому, с каким ужасом она смотрела на хозяина дома, его поведение изумляло ее не менее исчезновения хозяйки. Дело было нечисто.
— Где жена моя? — грозно приступил к Кудере сам Аскольд. — Где княгиня? Вышла куда?
Баба только бессмысленно открывала рот, будто рыба на суше. В ее испуганно вытаращенных глазах читалось: князюшка помешался! Что она могла сказать, если князь задавал ей вопрос, ответ на который только сам он и знал?
— Я уже челядь всю опросила, — подала голос Елинь Святославна. — Не знает никто. И она сама не могла уйти, мне не сказавши.
— Уж не того… не умыкнули ль ее… — промолвила Годослава, переглядываясь с подругами.
— Уж не деревляне ли? — ахнула Воиборова баба и тут же завопила: — Деревляне княгиню нашу украли! Люди добрые! Украли солнышко наше красное, увезли злые вороги! Да и с дочерью!
Народ загомонил. Теперь уже все старейшины выбежали из гридницы и, протолкавшись сквозь толпу баб и прочих, собрались возле князя.
— Никак правда?
— Да не может быть!
— Почему это не может? Они, деревляне…
— Да ведь мир у нас!
— Какой это мир! До следующей драки!
— Да как бы они украли ее? Из дома? Что же, тут и людей нет? От мужа спящего из-под бока?
— А княжича своего как увели? Оборотни они!
— Оборотни княгиню украли!
Поднялись вопли и плач, женщины причитали, так что мужчины едва могли расслышать друг друга, хотя стояли лицом к лицу и кричали во все горло. Старейшины были потрясены не меньше женщин, и особенно горячились те, кто был против перемирия с Мстиславом.
— Вот они, деревляне ваши! — кричал Братилюб, потрясая кулаками. — Вот вам мир! Говорил я! Лучше с волками лесными мириться, чем с деревлянским отродьем! Веди нас на Мстислава, княже!
— Веди нас! Веди! — снова требовали киевляне, на лицах которых отражались гнев и решимость.
Все были так возмущены вероломством недавнего противника, что забыли, а с чего, собственно, вздумали с ним мириться?
— Стойте, стойте! — немного опомнившись, попытался унять их Аскольд. — Ведь сам Мстислав по уговору заложников мне пришлет!
— Не пришлет! Обманет!
По спине пробежал холодок: а вдруг и правда обманет?
— Но ведь богами клялся Мстислав, что пришлет мне в залог сына своего старшего! — кричал Аскольд, стараясь одолеть общий шум. — И сами вы, и жрецы послухами были, наши и деревлянские! Если обманет, земля не сносит его, проклятого!
Народ приумолк, прислушиваясь к его словам. Как оказалось, к несчастью.
— Был уговор, — подтвердил Держава. — Но ведь и ты, княже, ему заложников обещал. Кого?
Повисла тишина, накрывшая Аскольда ужасом гораздо более сильным, чем недавний крик. Кого он обещал Мстиславу? И что он теперь мог сказать? Тебя, Держава? Тебя, Избыгнев? У Мстислава семья не слишком велика, но все же — жена, сыновья женатые, внуки… А у него, Аскольда, кто? Старуха Елинь — кому она нужна? Хоть и знатного рода, да сама помрет не сегодня завтра. Остается жена…
— Я не обещал ему залога, — собрав все самообладание, холодно ответил Аскольд. Ему было уже все равно, насколько правдоподобно это звучит: если не поверят — больше прикрываться нечем. — Это не я собрал на него войско, а он на меня. И это он должен был мне заложников дать в знак своей готовности соблюдать мир. Но он говорил одно, а думал другое. И решил сам раздобыть себе заложников — мою жену и дочь.
— Так веди нас на Мстислава! — после мгновенной заминки потребовал Воибор, будто напомнил о случайно забытом, и решительно взмахнул здоровой рукой.
— Веди! Веди! С нами Перун! С нами Перун за дочь его! — заревели вокруг сотни голосов, так что Аскольд едва не оглох.
Закрыв глаза, он ждал, когда рев стихнет.
— Мы не можем сейчас биться с Мстиславом, — напомнил он, почти не надеясь, что его услышат. — У нас на пороге русь.
— Как это — не можем? А княгиню отдать можем? — закричали опять со всех сторон. Люди не могли поверить, что князь не хочет идти вызволять собственную семью. — Русь, не русь — не оставлять же ее деревлянам!
— Без Огнедевы не будет удачи! Не даст Перун!
— И русь не одолеем!
— Пропадем!
— Если придется биться с деревлянами и русью разом, тогда пропадем! — гаркнул Аскольд, выведенный из терпения их тупой горячностью. Голос его сорвался, и дальше он продолжал гораздо тише и сипло: — Мужи вы зрелые или мальцы беспортошные? Не можем мы одной рукой с русью сражаться, другой — с деревлянами! Нужен мир с Мстиславом — хотя бы пока русь не разобьем! Нужна ему княгиня — пусть будет у него! Иных разобьем — и ее вернем! А пока нет нам от бога позволения биться с Мстиславом!
В дальних рядах толпы стояли ропот и галдеж: люди переспрашивали, не разобрав слов, не верили, что именно он это говорит. А старейшины молчали, недоуменно переглядываясь. На лицах были изумление, возмущение, недоверие и растерянность. Аскольд видел, что если не все, то некоторые догадались: княгиня вовсе не похищена.
— Ступайте, люди, по своим домам, — осипшим голосом велел он, устав от всего этого. — Русь на пороге. Не до женщин сейчас…
Никто ему не возразил, и Избыгнев послушно попятился, дав знак остальным: расходитесь. Аскольд мог бы надеяться, что одержал победу, но торжества не было. Наоборот, его опасение и тревога все росли. Нарочитые мужи пошли прочь, еще не переговариваясь, но обмениваясь многозначительными взглядами. За ними повалила и вся толпа. Аскольд мог бы испытать облегчение, но даже глупые бабы, уходя, смотрели на него так, будто он у них на глазах превратился в волка… или умер…
Наконец двор почти опустел, остались только свои кмети и челядь. Тиун и Кудеря так и стояли возле двери жилой избы.
— И чтоб ни слова никому! — грозно бросил им Аскольд, заходя внутрь.
Баба тут же мелко закивала, однако в глазах ее виднелась уверенность: это не поможет.
На княжьем дворе наступила тишина, но киевские горы забурлили. Мгновенно разнесся слух: князь продал княгиню! Отдал Мстиславу деревлянскому! А все потому, что она заступалась за народ и богов! Недаром князь не хотел приносить жертву Перуну, а она принесла! Она спасла войско! Позволила сыновьям и мужьям вернуться живыми, вымолила их у Перуна и Марены! А князь за то невзлюбил ее! А теперь она в плену! Будто Леля у Кощея…