— Прости, матушка! — Вольга встал и язвительно поклонился. — Не знал! Думал, ты печалишься по мне, любишь… А у тебя, оказывается, и без меня все было! У меня вот ничего не было! Ничего, кроме кольца твоего! Теперь вовсе нет ничего! Забирай! — Он сорвал с пальца золотое кольцо Огнедевы и бросил на пол возле лавки, на которой она лежала с ребенком. — Хоть чего-то тебе взамен дам, больше нет ничего, прости!
И ушел, с силой хлопнув дверью, так что с кровли посыпалась труха. Некшиня проснулся и заплакал; Предслава боязливо подняла кольцо и стала вертеть.
— Подай сюда! — Дивляна протянула руку, о плечо стирая слезы со щеки, — вторая рука была занята Некшиней. — Несчастливое это кольцо, неудачливое. В воду бы его бросить! На гóре я его у Одда взяла! Знала бы…
Кольцо жгло ей пальцы, хотелось немедленно метнуть его в Уж, выбросив вместе с ним и горе-злосчастье, но все же она сидела, одной рукой качая мальчика, а другой держа на ладони залог своего несчастья. За эти годы она совсем забыла про кольцо — и как оно выглядит, и что оно вообще есть. Но вот ведь оно, лежит на ладони, своим существованием доказывая, что было когда-то это все: ее любовь к Вольге, клятвы, надежды… В чем-то он прав. Но за четыре года она вросла в свою новую жизнь, из которой ее теперь вырвали с корнем, причинив боль и горе далеко не только ей одной. Можно ли это простить? И кому простить — Вольге? Одду? Себе? Она не могла ничего решить, но понимала главное: слишком многое уже не поправить.
Еще дня три-четыре все оставалось без перемен. Войско стояло вокруг Коростеня, кривичские старейшины собирали выкуп со здешних жителей и с весей, до которых успели доехать. Брали лен, зерно нового урожая, кожу, шкуры, скот, серебро — сколько было. Серебро шло князю, прочее — на прокорм дружины и войска, на починку и замену рубах и поршней, пришедших в негодность за время похода. Прах Доброгнева погребли на жальнике. Дивляна все еще лежала, и ее не тянуло наружу. Голова сильно болела, но, как ни странно, думалось ей необычайно четко и ясно. Она даже отметила, что никогда в жизни не чувствовала себя такой умной. Может, урони ее кто-нибудь на камни головой еще лет пять назад, судьба сложилась бы удачнее?
Приходившие осматривать ее ушибы волхвы рассказали, что Незвана свернула шею при ударе о землю, а значит, умерла мгновенно. Дивляна содрогалась от ужаса, понимая теперь, что катилась вниз по валу, сжимая в объятиях тело уже мертвой колдуньи, — хорошо, что сама была без чувств. Незвана умерла, обнимая ее, будто родную сестру! Кто бы мог подумать! Но мысли об этой смерти не давали Дивляне покоя — не только потому, что Незвана лишь каким-то чудом не утянула ее в своих объятиях в Кощное. Колдуны, так много знающие, владеющие такими силами, не умирают легко и быстро — если не передадут все это достойному наследнику. Но Незвана никому ничего не передала. У нее даже не было ученика и преемника, иначе она не придумала бы забрать для этой цели Предславу…
Впервые вспомнив слова колдуньи, Дивляна похолодела, поднялась, преодолевая головокружение, и приказала Снегуле позвать дочь. Славуня играла снаружи с дочкой Вильши, новой кормилицы, — девочки оказались ровесницами. Слабым голосом Дивляна расспросила Предславу: нет, тетя колдунья ничего ей не давала. Ни куколки, ни палочки, ни платочка с узелочком — ничего. И ничего не говорила ей. Дивляна сама помнила, что все время пленения в бане Славуня провела при ней, у нее на глазах, и Незвана не приближалась к детям, — но вдруг? Мало ли каким образом… Да и трехлетняя девочка слишком мала, чтобы принимать колдовское наследство. Но Дивляна понимала, что до конца избавиться от беспокойства ей едва ли суждено и что все время взросления дочери она будет с тревогой искать в ней признаки пробуждения нежеланной силы.
Взросления? На что оно сделается похоже? Положение Дивляны и детей тоже вставало перед ней с пугающей ясностью. Ее сын — законный наследник Аскольда. Столь желанный, пока отец был жив, в миг его смерти не рожденный еще ребенок стал соперником, врагом и препятствием для тех, кто захватил Киев и власть над племенем полян. В Киеве уселся русский князь Ольг, Одд Хельги, и этот новорожденный мальчик — его враг. Одд должен желать ему только смерти. А на кого она может опереться? Вольга собирался стать ее свояком, но не стал. Он чужой ей человек и очень зол из-за обманутых надежд. Сам Одд вроде бы собирался жениться на Яромиле, но пока не женился. Да и станет ли теперь — зачем она ему в Киеве? Дивляна и ее дети оставались пленниками, только теперь не у деревлянских князей, а у русского князя, для которого они, как заложники, уже не представляли никакой ценности. Напротив, ему было бы гораздо удобнее, если бы они просто исчезли, все трое.
Мысль о том, чтобы искать защиты у Вольги, не приходила ей в голову. В конце концов, именно он устроил все ее несчастья. Если бы он не сопутствовал Одду в этом походе, тот, возможно, и не решился бы на убийство Аскольда и захват его города. Если бы не угроза со стороны руси и кривичей, Аскольд не вздумал бы мириться с Мстиславом и отдавать в его руки семью — и она не родила бы сына в чужой бане, как бродяжка безродная, и ее не пытались бы зарезать в жертву Марене. Конечно, Вольга не знал, к чему приведет его решение. Но четыре года она пыталась стать своей для полян, стремилась добиться их любви — и у нее получилось, но только для того, чтобы теперь она же принесла кровь и горе тем людям, которых должна была защищать! И как можно все это простить?
Вольга больше не приходил к ней, она никого не видела, кроме Елини, Снегули и Вильши — рослой, сильной женщины, которая напомнила ей знакомую по Ладоге вдову Родоумиху. Кроме трехлетней дочки, у Вильши имелся сын месяцев четырех или пяти, и ее молока вполне хватало для двоих.
Наконец сборы были окончены, и Вольга приказал войску трогаться в обратный путь. Дивляну и всех при ней он вез с собой, и она не ждала от этого возвращения в Киев ничего для себя хорошего. Возможно, она едет туда, где ее детей ждет гибель. Но деваться было некуда — Аскольдову вдову и трех женщин с детьми, составлявших всю ее дружину, днем и ночью окружало множество мужчин, к тому же она оставалась еще слаба. Утешало только одно: не для того ведь боги не дали Незване зарезать ее или в крепких объятиях утянуть с собою на Тот Свет, чтобы удача предала сейчас?
Ехали по Уже, потом по Припяти, потом по Днепру — все вниз по течению, поэтому довольно быстро. На ночлегах и дневных остановках Дивляна иногда видела Вольгу, но издалека — он не подходил к ней и даже старался не смотреть на нее, хотя обращение с пленницами было хорошее, о них заботились и ни в чем им не отказывали. Вид у него был такой мрачный и отчаянный, что Дивляне стало жаль его. Да, она тоже перед ним виновата. О том кольце она почти забыла, а ведь для Вольги оно четыре года было светом в окошке. «У меня ничего не было», — сказал он ей. И пусть все не так — любой позавидовал бы молодому князю, — это счастье не имело в его глазах никакой цены без нее, а теперь и последние надежды им утрачены. Ему давно уже следовало найти себе княгиню, завести детей, ведь он единственный в роду и не может рисковать. А он все это время ждал ее. Он только не принял в расчет, что она не могла ждать, — жизнь влекла ее вперед и не позволяла оглядываться. Рождение детей все изменило, и мечты Вольги пришли в противоречие с их благополучием. Какая мать усомнится в выборе, на какую сторону встать?