– Ты меня ненавидишь, – заявил он.
– Нет.
– Тогда почему игнорируешь?
Я опешила и выглянула в коридор, не слышит ли кто.
– А тебе что с того? – спросила я. – Ты уже сказал, что нельзя… – Я показала между нами. Щеки горели от смущения.
– Мало ли я глупостей говорю, Слоун. Почему ты запомнила именно эту?
Я опешила. Он что? Неужели он…
Джеймс распахнул дверь и вошел, прикрыв ее за собой. Я смотрела, не понимая, что он задумал.
– Понимаешь, в чем дело, – начал он. – Я не хочу тебя любить. – У меня упало сердце. – Я даже не хочу замечать, что ты красивая. Я хочу вымазать тебя грязью и насмехаться над твоими волосами. Я не должен мечтать тебя обнять. И, уж конечно, не должен сейчас думать о том, чтобы поцеловать тебя.
Я ахнула. Жаркая волна поднялась изнутри до корней волос, но я страшилась того, что сейчас случится и что это будет означать.
– Даже не думай меня целовать, – предупредила я, отступая на шаг. – Это все испортит.
– Знаю! – сказал он и, с явным раздражением оглядев мою комнату, спросил: – Что ты наделала?
– Я?!
– Господи, – продолжал Джеймс, не обращая внимания. – Ты хоть представляешь, скольких девушек я мог полюбить? А влюбился – страшно сказать – в младшую сестру своего друга!
Щекотка под ложечкой разрослась до эпических размеров.
– Я тебе нравлюсь?
Джеймс наморщил лоб, будто решив, что я дура.
– Да, Слоун.
– И ты был со мной груб, потому что…
Неожиданно лицо Джеймса разгладилось. Он засмеялся.
– Точно не знаю, но я пытался невзлюбить тебя после того, как в палатке у меня встал, так что…
– Что?
– Проехали. Слушать надо было. Целоваться мы не будем, – сказал он так, будто я это предлагала. – Может… Не знаю, может, если мы начнем встречаться, то обнаружим, что вовсе не так уж нравимся друг другу. Вдруг ты меня еще возненавидишь – я бываю таким козлом…
Я сдерживала улыбку.
– Джеймс, я знаю тебя со второго класса, куда нам лучше узнавать друг друга?
Некоторое время он обдумывал мои слова.
– Может, и так, – тихо сказал он. – Но я все равно хочу.
– Ого!
Он пожал плечами.
– Иди сюда.
Я невольно вытаращила глаза – он же сам сказал, что целоваться мы не будем!
– Не пойду.
Джеймс тогда обнял меня и прижал к себе, положив щеку мне на макушку. Я не знала, как поступить. Мы долго стояли неподвижно, и наконец я робко подняла руки и обняла Джеймса за талию.
– Черт бы все побрал, Слоун, – выдохнул он мне в волосы. – Так мы знаешь к чему придем?
– Знаю.
Стиснув меня в объятиях, он опустил руки и, не оглядываясь, вышел. Ошеломленная, я осталась одна посреди комнаты. Через секунду я зажала рот рукой и улыбнулась.
Я вздрогнула, когда зазвенел таймер, означавший конец сеанса терапии. Мне стало лучше. От воспоминаний о Джеймсе появились силы прожить еще день.
Я встала, но доктор Уоррен меня окликнула. Я обернулась: она с улыбкой протягивала картонную чашечку с желтой таблеткой.
– Ты забыла свое лекарство.
Я еще не вышла из нирваны после первой таблетки, но меня вдруг кольнуло подозрение. Я посмотрела на лекарство, силясь понять, что на самом деле происходит.
– А что это? – спросила я, прищурясь.
– Я же тебе говорила – успокоительное.
– Тогда не нужно. Красная еще действует.
– Прими таблетку, Слоун, – сказала доктор Уоррен, не изменившись в лице.
Сердце часто забилось. Я отступила на шаг:
– Нет.
Доктор Уоррен сняла очки, положила на стол и сплела пальцы.
– Это важно для твоего выздоровления. Прими лекарство, или его тебе введут внутривенно, а это всегда неприятно.
– Вы меня принуждаете? – спросила я. Зная ситуацию с самого начала и отдавая себе отчет, что я в Программе против моей воли, вдруг мне стало не по себе при мысли, что меня снова привяжут к кровати. У меня началась паника.
– Это лекарство, – терпеливо повторила доктор Уоррен. – Думай о нем как об антибиотике. Нам надо вывести вирус, очистить твой организм. Прими таблетку и отправляйся куда хочешь.
Я подумала заспорить и силой вырваться из кабинета, но за дверью ждали только ослепительно белые коридоры Программы. Бросив ненавидящий взгляд на доктора Уоррен, я взяла желтую таблетку, проглотила и вышла.
Медсестра Келл пришла за мной перед обедом, пояснив, что доктор Уоррен отказала мне в просьбе питаться в палате. Она помогла мне одеться, потому что я плохо соображала после сеанса терапии. По-моему, ясной головы у меня не было ни разу после того, как я попала в Программу.
По дороге в столовую медсестра Келл поддерживала меня под руку. На ходу я немного очнулась и попыталась вспомнить, что было вчера. Все сливалось в мутное пятно.
– Не тащите меня, – попросила я. – Слишком быстро.
Медсестра забеспокоилась:
– О господи, обязательно скажу доктору Фрэнсису. Может, он изменит тебе дозу лекарств.
– Ага, – отозвалась я, отбирая свою руку. Я уже могла стоять. – Не сомневаюсь. – Отвернувшись, я пошла в очередь, глядя на разнообразные тарелки на подносах. Есть мне не хотелось. И говорить не хотелось. Зато очень хотелось взять такой поднос и швырнуть его об пол. Но я понимала, что так я быстрее домой не попаду.
Взяв еду, я потащилась к угловому столику. Домой хочу. Просто хочу домой.
– Есть будешь или голодать решила?
Парень из комнаты досуга – тот самый, что принес мне хлебную палочку – стоял у моего стола.
– В смысле – голодать?
Он пожал плечами:
– Здесь это не редкость.
Оглядевшись, я заметила, что некоторые пациенты только ковыряют еду пластиковыми ложками. Логично, подумала я. Если нет воли жить, к чему есть?
– Ну, кто же устоит при таком меню? – пробормотала я, глядя в тарелку. В густой подливе плавали кусочки мяса и картошки, а с краю лежала брокколи и апельсиновое желе.
Парень засмеялся:
– Так ты юморная? Слава богу. Не против, если я присяду?