– Вы храбрый юноша, – с грустной улыбкой отвечал ученый, – и мне очень жаль, что я отвечу вам отказом. Я вовсе не хочу, не имею права делать вас несчастным, заставлять вас хоть как-то повторять мою судьбу. Сам я буду продолжать работать, конечно, буду изобретать, но только один, потому что мне кажется, что неудача преследует меня по пятам. Судите сами: моя научная деятельность началась с довольно неудачной работы «Графическое изображение ощущений», где я математически обосновал идею бессмысленности человеческой жизни. Рукопись, которую я отослал в тысяча восемьсот восьмидесятом году в журнал «Русская мысль», не напечатали и не вернули. Признать бы мне это как знак и бросить все к чертям! Нет, я разработал кинетическую теорию газов. Я передаю со студентом рукопись «Теория газов» в Русское физико-химическое общество – и что же?
– Что? – повторил Иван.
– Мне отвечает сам Менделеев: кинетическая теория газов открыта двадцать пять лет назад трудами Клаузиуса, Больцмана, Максвелла и Ван-дер‑Ваальса. Этот позор стал следствием моей дикой наивности и неопытности. Тем не менее я продолжаю исследования. Мою статью «Механика подобно изменяемого организма» профессор Анатолий Богданов назвал сумасшествием. И так далее, и так далее…
– Но ведь вы были так молоды! – вскричал Иван. – И потом ваши работы все же были изданы!
– Через десять лет!
– А ваши труды об управляемом металлическом аэростате…
– Да уж, – горько усмехнулся Константин Эдуардович, – я помню этот кошмар. Позорная неудача в Обществе любителей естествознания, потом пожар, потом наводнение, потом провал в Русском императорском техническом обществе. Как они там сказали? «Все-таки пока металлические аэростаты устраивать очень трудно. Аэростат – игрушка ветра, а металлический материал бесполезен и неприменим… Г-ну Циолковскому оказать нравственную поддержку, сообщив ему мнение общества о его проекте. Просьбу же о пособии на проведение опытов отклонить». Эх! Все пришлось делать на свои средства! И модель аэростата, и туннель для измерений аэродинамических показателей летательных аппаратов. Даже книгу я издавал за свой счет и с помощью нескольких верных друзей…
– Да, я читал, это просто… – прошептал Иван.
– Зато мои идеи очень понравились немцам. Наш военный министр пригласил в столицу австрийского изобретателя Шварца, а в комиссию технического контроля за его разработками управляемого аэростата вошли Поморцев и Кованько, мои оппоненты из Русского императорского технического общества. Через несколько лет немецкий граф Фердинанд Цеппелини купил у Шварца патент и сумел наладить выпуск цеппелинов.
– Но ведь ваши труды вышли куда раньше шварцевских!
– Это немного утешает, не так ли? Но это только малая толика моей карьеры ученого. Трое моих детей умерли во младенчестве. В тысяча девятьсот втором году мой старший сын Игнаша, талантливый и способный… студент Московского университета… отравился цианистым калием… И это еще не все… Во время разлива Оки мой дом затопило, машины, экспонаты были выведены из строя, было потеряно безвозвратно множество расчетов и рукописей. Ей-богу, начало двадцатого века для меня куда хуже страшного и темного детства, когда я потерял слух после скарлатины. Вот такие испытания от любви своей посылает мне Господь. Но я не ропщу, нет. Я буду работать, хотя смутно верю, что о моих мыслях вспомнят после моей смерти… Ну, а если вернуться к вашему предложению, скажу одно – понадобятся средства, которых у меня и, надо понимать, у вас нет и не будет. И правительство можно понять: на носу война, да тут еще эти волнения… А средства нужны немаленькие… Да кроме того, сейчас куда важнее строительство вооруженных аэростатов или вездеходов, то есть механизмов, пригодных для ведения военных действий. Ракеты для межпланетных путешествий кажутся абсолютно не нужными. Тратить на них деньги в такое время может только безумец. Стране нужно оружие, которое способно уничтожить наших врагов. А я, старый миролюбивый человек, не умею, да и не хочу изобретать оружие.
Иван пригорюнился, а потом его осенило:
– Безумец? А что, если попросить помощи у меценатов? Я знаю, что есть у нас десятки миллионщиков, которые вполне могут вложиться в это дело. Особенно когда узнают, какие выгоды оно может принести!
– Увы, тут подачками богачей не обойдешься, – покачал головой Циолковский. – Я общался с Демидовым, Путиловым, Яхонтовым, Третьяковым, даже с этим пьяницей Стрыльниковым. Обещал им золотые горы. Но увы, денег нужно слишком много даже для них, а шанс, что дело выгорит, слишком невелик для деловых людей подобного сорта.
– Сколько же нужно денег? – дрожащим голосом спросил Иван.
– Ну, для того, чтобы завершить теоретическую и практическую часть исследований, понадобится, как минимум, сто тысяч золотом. Ну а потом, собственно строительство корабля – это, как минимум, миллион. Впрочем, следует быть реалистами, скорее всего, в космос полетит не первый и не второй аппарат, а пятый или десятый… Десять миллионов на летательные аппараты – непозволительная роскошь для России. А если говорить о целом космическом флоте, как вы изволили упоминать, то это уже сто миллионов, то есть мечты настолько фантастические, насколько и мои теории. Я не имею права давать вам хоть какие-то надежды. Занимайтесь своей историей – это вещь надежная. Я думаю, лет через десять господа из военного министерства обратят внимание на мой проект, потому что у немцев, англичан и, возможно, американцев наверняка будут куда большие успехи на космическом поприще. – Ученый протер очки и добавил: – Или изобретите оружие, которое можно поставить на мои летательные аппараты. Тогда будут деньги, будут заводы, будет производство… Увы, нашей стране пока нужна только война.
Ивану ничего не оставалось делать, как вернуться в Старокузнецк и ждать, когда Циолковский раздобудет десять миллионов золотом, иначе говоря, когда рак на горе свистнет. Сам он изобрести оружие, по совету ученого, конечно не смог, хотя очень пытался. Потом Гусев как-то смирился с тем, что никогда ему не стать великим астронавтом, и снова принялся вяло помогать Смородинову в его раскопках, продолжая мечтать, как же все-таки эти злосчастные деньги попадут в его руки.
К примеру, проезжает почтовая карета с конвоем. И как раз перевозит какую-нибудь фантастическую сумму вроде годового бюджета области или экспедирует векселя и облигации. Иван проходит мимо, с открытым ртом глядя на гигантский конвой из конных жандармов. И вдруг из подворотен вылетают террористы из революционной боевки. Взрывы, стрельба, насмерть перепуганный Иван забился за какую-то бочку, падают люди, хрипят лошади… И вдруг все стихло. Иван вылезает из своего укрытия и видит ужасную картину: все люди мертвы – и жандармы, и революционеры. У кого разворочен живот, у кого разбита голова, кто прошит пулями. Карета развалилась от взрыва, и на земле валяются пять… нет, шесть мешков, битком набитых ассигнациями. Иван хватает мешки, бросает их вповалку на круп уцелевшей лошади и, ведя ее в поводу, рысцой бежит к выезду из города…
Или еще, к примеру. Пригородный поезд, вагон третьего класса, последний ночной маршрут. Иван дремлет на последней лавке, совсем не замечая, как сзади него тихо переговариваются трое деловых людей (он даже придумал их клички, вот как!).