Дело близилось к полудню, и поэтому я вновь вспомнил Картахену. Не может быть, чтобы на корабле не заметили моего исчезновения! В какой-то момент я даже пожалел, что залез на плот: я вообразил, что моих товарищей давно спасли и только меня не смогли найти, поскольку ветер отнес плот в сторону. Я даже посетовал за этот плот на судьбу.
Но не успел я как следует обмозговать эту мысль, как на горизонте мне померещилось черное пятнышко. Впившись в него глазами, я сел на плоту. Было без десяти двенадцать. Я так пристально смотрел на небо, что от напряжения у меня перед глазами заплясали десятки радужных пятен. Однако то черное пятнышко по-прежнему неслось вперед, прямо к плоту. Через две минуты я уже прекрасно различал его очертания. Летя по лучезарному голубому небу, оно бросало на море ослепительные металлические отсветы. Мало-помалу оно выделилось среди радужных пятен. У меня болели шея и глаза, и я больше не мог смотреть на сверкающее небо. Но все-таки смотрел: пятнышко было ярким, быстрым и неслось прямо к плоту. Счастья я в тот момент не испытывал. И никаких других бурных эмоций тоже. Стоя на плоту и глядя на приближающийся самолет, я рассуждал крайне здраво и был необычайно хладнокровен. Я спокойно снял рубаху. Я был уверен, что знаю, в какой именно момент надо подать летчику знак. Я стоял одну, две, три минуты, держа рубаху в руке и ожидая, когда самолет подлетит поближе. Он несся прямо на плот. Я поднял руку и замахал рубахой, прекрасно слыша гул моторов: он нарастал, вибрировал и заглушал рокот волн.
Я отчаянно махал рубахой по меньшей мере пять минут. Но вскоре понял, что ошибся: самолет летел вовсе не к плоту. Когда я увидел растущую черную точку, мне показалось, что она пролетит у меня над головой. Но она пролетела очень далеко и так высоко, что заметить меня с самолета было невозможно. Потом самолет описал широкий круг, развернулся и полетел обратно. Стоя под палящим солнцем, я глядел на черную точку, глядел бездумно, пока она полностью не слилась с горизонтом. Тогда я опять сел. Я чувствовал себя несчастным, но еще не потерял надежды и решил подумать, как спастись от солнца. Прежде всего я должен был защитить от солнечных лучей спину. Было двенадцать часов дня. Я провел на плоту ровно сутки. Я лег навзничь на край плота и положил на лицо мокрую рубашку. Я не хотел засыпать, зная, как опасно задремать на борту плота. Я стал думать о самолете: может быть, он вовсе и не разыскивал меня? Я ведь не смог определить, что это за самолет.
Лежа на борту плота, я впервые испытал муки жажды. Рот мой переполнился густой слюной, а в горле пересохло. Меня так и подмывало напиться морской воды, но я знал, что будет еще хуже. Потом, попозже, можно будет выпить, но капельку. Внезапно я забыл о жажде. Прямо над головой раздался рокот второго самолета, перекрывавший рокот волн.
Я взволновался и привстал. Самолет приближался оттуда же, откуда прилетел первый, но теперь направлялся прямо к плоту. Когда он пронесся надо мной, я замахал рубашкой, но он летел слишком высоко. Он промчался мимо и скрылся вдали. Потом вернулся, и его силуэт возник на горизонте: самолет улетал обратно.
– Меня ищут, – сказал я себе и в ожидании застыл на борту, держа рубашку наготове.
Кое-что стало проясняться; самолеты появлялись и исчезали в одной и той же стороне. Следовательно, там земля. Теперь я знал, куда надо держать курс. Но как приблизиться к земле? Даже если за ночь плот сильно продвинулся, все равно до суши еще плыть и плыть… Я знал, в каком направлении ее искать, но понятия не имел, как долго придется грести, изнемогая под палящими лучами солнца и мучаясь голодными спазмами. А главное, умирая от жажды! Мне становилось все труднее дышать…
В 12 часов 35 минут в небе появился огромный черный гидросамолет и, рыча, пронесся у меня над головой. Сердце мое чуть не выпрыгнуло наружу. Все было видно как на ладони. Солнце светило ярко, так что я отчетливо различал голову человека, высунувшегося из кабины и пристально глядевшего на море в бинокль. Он пролетел так низко, так близко от меня, что плот обдало жарким дыханием моторов. Я опознал самолет по знакам на крыльях: он принадлежал береговой охране зоны Панамского канала.
Когда он, сотрясаясь, направился в глубь Карибского моря, я был абсолютно уверен, что человек с биноклем меня заметил.
– Меня нашли! – ошалев от радости, воскликнул я, все еще размахивая рубашкой.
И, счастливый, запрыгал, заскакал по плоту…
Не прошло и пяти минут, как черный гидросамолет вернулся и пролетел в противоположном направлении на той же высоте. Он летел, накренившись влево, и сбоку в иллюминаторе я вновь отчетливо различил человека, который рассматривал море в бинокль. Я снова замахал рубашкой. Теперь я махал не суматошно, а плавно, словно молил не о помощи, а прочувствованно и благодарно приветствовал моих избавителей.
Гидросамолет несся вперед, и мне казалось, что он постепенно сбавляет высоту. В какой-то момент он двигался по прямой, почти над поверхностью воды. Я подумал, что он приводняется, и приготовился грести к нему, но через мгновение гидросамолет вновь взмыл ввысь, развернулся и в третий раз пролетел над моей макушкой. Теперь уж я не стал отчаянно размахивать рубахой. Я подождал, пока он оказался непосредственно над плотом, тогда подал сигнал и стал ждать, когда же самолет пролетит снова, постепенно снижаясь. Но произошло прямо противоположное: гидросамолет стремительно набрал высоту и исчез там, откуда появился. Однако повода для тревоги не было. Меня наверняка увидели. Не может быть, чтобы летчик меня не заметил, ведь его машина летела так низко и, главное, над самым плотом! Спокойный и уверенный в скором спасении, я сел и принялся ждать.
Я прождал час. Мне удалось сделать очень важный вывод: первые два самолета прилетели, несомненно, из Картахены. Черный же скрылся в направлении Панамы. Я рассчитал, что, гребя по прямой и чуть отклоняясь от направления ветра, я могу выбраться на сушу где-то в районе курорта Толу. Он находился примерно посередине между двумя отправными точками самолетов.
По моим расчетам, меня должны были спасти через час. Однако час прошел, а в синем, чистом и абсолютно безмятежном море было все так же пустынно. Миновало еще два часа. И еще час, и еще, и за все время я ни разу не сдвинулся с борта. Я сидел, напрягшись, и, не мигая, глядел вдаль. В пять солнце начало опускаться к линии горизонта. Я еще не потерял надежды, но забеспокоился. Я был уверен, что с самолета меня заметили, но не мог понять, почему прошло столько времени, а никто не подоспел ко мне на помощь. В горле пересохло. Дышать становилось с каждой минутой все труднее. Я отрешенно всматривался в даль, но вдруг, неожиданно для самого себя, подпрыгнул и упал на дно плота. Медленно, словно подстерегая жертву, мимо борта проскользнул плавник акулы.
Это было первое живое существо, которое я увидел за время моего пребывания на плоту, почти за тридцать часов. Плавник акулы внушает ужас, потому что нам известна кровожадность этой твари. Однако на вид он совершенно безобиден. Он вообще не ассоциируется с образом животного и тем более хищника. Акулий плавник бурый и шероховатый, точно древесная кора. Когда я увидел, как он рассекает воду возле плота, у меня возникло ощущение, что на вкус он прохладный и горьковатый, словно древесный сок. Часы показывали уже пять. На закате море было спокойным. К плоту неторопливо подплыло еще несколько акул, и они шныряли взад и вперед до наступления полной темноты. Свет померк, но я чувствовал, что акулы и в темноте снуют вокруг плота, рассекая спокойную гладь воды лезвиями плавников.