Нелегко.
Но иначе нельзя. Нет перерывов в работе «Скорой помощи». Нет выходных, нет праздников, нет больничных и нет отгулов. Двадцать четыре часа в сутки люди, набирающие заветные цифры «03», должны слышать: «Вызов принят, ждите, бригада будет». За всем этим стоит один-единственный человек, отвечающий за все. И волей судьбы сейчас, на данный момент, этот человек — ты. Ты не имеешь права на ошибку, не имеешь права на эмоции, не имеешь права на усталость и раздражение, на болезненное состояние. Ты имеешь только обязанности, которые нельзя обойти и игнорировать.
Надежда Александровна слабо улыбнулась, входя в свой кабинет. Работа… Ненавистная, утомляющая, вредная — все равно она дорога. Слишком много лет ей отдано, слишком много сил затрачено, слишком много души в нее вложено, чтобы отречься от нее. Кто-то из медицинских бардов сказал: «Мы своим здоровьем платим за бесплатность медицины всей». Эти слова достойны того, чтобы высечь их в граните, изваять в золоте, выжечь каленым железом…
— Надежда Александровна, — позвала Надя в окошко. — Вам сейчас позвонят со станции переливания крови — там что-то не так с доверенностью у водителя.
— Переводи звонок.
Васильева бросила беглый взгляд на часы.
Смена продолжалась…
Странная штука — жизнь. Никогда не знаешь, как она повернет тебя, как распорядится твоей судьбой, в какие дебри кинет, на что обречет. Глуп тот, что искренне считает, что у него будущее известно на десять лет вперед. Глуп, глуп. Даже на десять минут вперед — и то загадывать смешно. Уж сколько рассказано историй на тему, когда кто-то вышел за сигаретами из дома и через два часа уже женился на их продавщице, да еще и умотал в Таиланд ближайшим рейсом для регистрации брака. Жизнь непредсказуема. И я в этом убедился на собственном опыте.
Вот скажите, что я, студент психологического факультета, сейчас делаю в санитарной «Газели»? Отвечу — придерживаю ногами терапевтический ящик, одной рукой держусь за переборку, а второй — за привинченную к ней ручку, и при этом оживленно верчу головой, вслед за фельдшером и водителем, разыскивая нужный дом. Время ночное, на улице капризная южная весна, по городу уже третью неделю ползут густые морские туманы, жрущие цветущую алычу и яблоню. Странное времяпровождение для будущего психолога, правда? Так что я тут делаю? А я и сам не знаю. Вот так вот сложилось. Прошлым летом я, закончив очередной, четвертый по счету, курс, тщетно искал работу, чтобы не клянчить деньги у родителей — хватит уже, двадцать лет, пора и самому их добывать. Нет, работа была, но как-то не прельщала — грузчик, курьер, рекламный агент и прочая тоска, подразумевающая ежедневное тяжкое вкалывание под палящим солнцем в обмен на такие гроши, от которых с фырканьем даже бомж отвернется. Хотя и эти, незавидные на первый взгляд, перспективы очень быстро оказались недостижимыми — я же был не единственным студентом, который хотел летом работать. Так вот, в июне месяце оказался я без работы, без занятий, без карманных денег (просить у родителей все же не позволила гордость) и был полон мрачных дум о грядущем курортном сезоне с пустотой в кошельке (что подразумевало, в свою очередь, массу пропущенных интересных мероприятий, которых от сезона и ждали), когда мне позвонил друг и предложил дикую на первый взгляд, работу — санитаром на «Скорой». Сначала, помнится, я лишь похихикал. Действительно, где я, будущий кабинетный Фрейд, и где экстренная медицина, о которой я лишь смутно что-то знал по советским фильмам и западным сериалам? Во-вторых, все было слишком ажурно, чтобы казаться правдой, в первых — слишком уныло и серо, чтобы вдохновиться. Ну и немаловажен тот факт, что я к медицине никаким боком, как в плане знаний, так и в плане навыков. И в родне ни одного медика, к слову.
— Да ладно тебе, Андрюха, не кривляйся, — убеждал меня в трубке басок друга. — Санитар — это не врач, вся его работа — сумку таскать, карточки писать да машину мыть. Сутки через трое, не упаришься. А? Да и работа поинтереснее, на больных посмотришь, с сотрудниками нашими познакомишься, а они у нас истории рассказывают — ууу, закачаешься. И три с половиной тысячи в месяц за шесть суток тебе лишние будут, что ли?
Остальное время я ломался только для виду. Да, сумма не то, чтобы хорошая, но неплохая для человека без образования и опыта. Плюс, действительно, подкупал тот факт, что трое суток между дежурствами у меня будут свободными, для всяких там «погулять» (в прочих вариантах рассматривалась только ежедневная работа пять, а то и шесть дней в неделю, какие там гульки…). А еще рассказы… знал он, зараза такая, что я человек общительный, охочий до всяких интересных историй. В общем, на следующий же день я, студент психфака, потопал на подстанцию «Скорой помощи», зажав во вспотевшей от волнения ладони папку с санитарной книжкой, паспортом, копиями школьного аттестата и даже водительских прав — это было мое первое официальное оформление на работу, и я понятия не имел, что нужно.
А потом — выездная бригада. Сначала я дичился, как и любой новичок, попавший в спаянный долгой работой коллектив, где свои разговоры, свои интересы и свои порядки. Помню, на самом первом дежурстве, запуганный до крайней степени незнакомой и даже чуждой мне атмосферой, стиснув зубы и нахохлившись в углу комнаты отдыха, пообещал себе, что буду молчать всю работу, сидеть тихо, дышать беззвучно и таким вот образом как-нибудь доработаю до осени.
Не получилось. Коллектив действительно попался интересный, тут мой друг оказался прав на сто процентов. И работа куда увлекательнее, чем разгрузка фуры с морожеными цыплятами на товарном дворе хладокомбината. Я отработал одну смену, отработал вторую, отработал третью — и тут неожиданно поймал себя на том, что уже с нетерпением жду четвертой. Было тяжело, куда деваться от этой суровой правды — лето, наплыв отдыхающих, курортный сезон, неизбежный подъем кривой кишечных инфекций, но эта тяжесть как-то скрадывалась тем, что после любого, даже самого выматывающего вызова можно было присесть на краешек скамьи (в центр пока что стеснялся), с удовольствием вытянуть гудящие от усталости ноги и открыть пошире уши, потому что кто-то уже из врачей, затягиваясь горьким дымом сигареты, азартно рассказывал подробности только что обслуженного вызова. А вот это я был готов слушать часами, и даже «сдергивание» нашей бригады на очередной вызов раздражало не потому, что впереди предстоит получасовая езда, подъем на этаж и жалобы больного человека, а только из огорчения, что история останется недослушанной.
Заразил меня друг. Лето закончилось, пришла осень, пятый курс и пора учебы. И я снова поймал себя на нетипичной для себя мысли, что изучение психологии уже не вызывает у меня прежнего интереса. Сидя на лекции и слушая очередные подробности о теориях личности и бихевиоризме, я вспоминал ночные вызовы, черную сопящую резину кислородной маски, шумное клокотание дыхания пациентки и просящий взгляд уже блекнущих глаз. После снятого отека легких этой ночью, первого в моей жизни, после часовой возни в заставленной до тесноты квартире, после дикой боли в спине (бабушку спускали с шестого этажа на одеяле, с носилками бы просто не развернулись), после тряски по дороге, когда одной рукой я держал маску на лице пациента (крепежные жгуты отсутствовали), другой — саму пациентку, после опустошающей, но приятной усталости, когда она была передана врачу стационара, после всего этого — вопросы многозначности определения понятия «личность» казались мне мелкими и скучными. Я открыто зевал, лекцию слушал вполуха и рисовал на последней странице тетради несущуюся с «мигалками» нашу санитарную «Газель»…