– Что же ведет вас туда? – незнакомец был не в меру любопытен.
– Дорога, – ушел от ответа Даан. – А тебя что вынуждает расспрашивать мирных путников?
– Любознательность, – парировал незнакомец. – Вы монахи?
Даан и Су То переглянулись; губы их тронула усмешка.
– Монахи, вроде бы, бреют головы. Или я неправ? – спросил Даан.
Незнакомец тоже усмехнулся, но как-то недобро. Потом процедил сквозь редкие зубы:
– Не всегда… Бывают исключения…
Даан пожал плечами. Незнакомец начал ему надоедать. Наверное, это человек из клана Орла. А их Высшие велели остерегаться. Даан размышлял, как от Орла поделикатнее отделаться, но вдруг тот впился взглядом куда-то за спины путников, издал невнятное восклицание, опрометью пересек дорогу и устремился вниз по склону, опережая даже потревоженные им же камни.
Все оглянулись – вдалеке кто-то вооруженный шестом сражался со вторым соглядатаем. Прежде чем успел вмешаться недавний собеседник, человек с шестом уложил противника на камни, подхватил котомку и был таков. Скоро он скрылся в зарослях, покрывающих склон ниже дороги.
Монахи снова переглянулись и продолжили путь. Теперь Матурана шагал немного позади них.
7.
Наутро после Турнира, когда двое избранников и их добровольный помощник покинули монастырь, Сатэ нашел в дальнем тауте Юла. Тот был мрачен, словно безлунная ночь. Старик молча сел рядом с ним.
Солнце успело заметно подняться, прежде чем он заговорил.
– Сорок восемь лет назад я провел три поединка на Турнире. Дважды я одолел соперников-южан, третьего – не сумел. Но и он меня не одолел. Знаешь, кто это был?
Юл Ю впервые взглянул на Сатэ.
– Кто?
Старик вздохнул:
– Тао, Первый-в-храме Юга. Поэтому полосатая лента так и не обвила мою шею.
– Она досталась Бину, Первому-в-храме Севера, не так ли?
– Ты догадлив, Юл.
Глубокий вздох прозвучал в повисшей тишине.
– Я так надеялся исполнить Обряд! До последней минуты.
Голос Юла полнился горечью.
– За этим я и пришел, – невозмутимо изрек Сатэ. – Слишком это важное дело, чтобы поручить лишь двоим. Или троим, как случилось на этот раз и как случалось раньше.
Юл вскинулся, словно вспугнутый олень. Сатэ продолжал:
– Почему, как ты считаешь, с Дааном и Су То отправили чужеземца, а не тебя, скажем? Ведь ты, по мнению Высших, стоишь большего, нежели чужеземец.
Юл молча внимал, жадно, как изголодавшийся путник, добравшийся до таверны.
– Собери всех до-безутешных. Южан тоже. Высшие ждут вас. Знайте: Обряд вершат многие люди, и у каждого своя, известная задолго до начала роль. Настал черед и вам узнать свои роли.
Сатэ встал и бесшумно покинул таут. Юл еще несколько секунд оставался недвижим. В эту секунду он понял, что значит «родиться заново». Хотелось вскочить и бегом броситься на поиски товарищей-неудачников. Но он неторопливо встал и так же неторопливо направился к выходу.
1.
Деревня была захудалая, Даан даже назвал бы ее болезненной. Хотя и большая. Люди одеты в невообразимые лохмотья, в глазах нездоровый блеск. Су То презрительно оттопырил губу – в цветущих долинах юга не найти таких убогих лачуг и таких грязных улиц, хотя нельзя сказать, что абсолютно все живут там счастливо и богато. Даан только вздыхал: где-то в глубинах памяти шевельнулось воспоминание о такой же захудалой деревеньке, грязной улице и убогой лачуге, именуемой некогда домом. Лишь островитянин остался невозмутим.
Довольно быстро удалось договориться о пище. Правда, хозяева ничего, кроме рисовых шариков и воды, не смогли предложить, но монахи не из тех, кто привередничает. Медная монета повергла крестьян в немое изумление; путники тут же поспешили убраться. Чувствовался в воздухе какой-то скрытый подвох.
Чутье не подвело: едва вышли на улицу, вспугивая облезлый кур, их окликнули.
Пятеро. Неторопливо ступая, стали полукругом. Четверо – невысокие и кряжистые, видимо, из местных, пятый – стройный парень в халате с вышитыми орлами на полах. От него за много шагов веяло Столицей.
– Спешим, слуги Каома?
Говорил высокий. Понятно, главарь.
– Тебе-то что? – процедил Су То как мог неприветливо. Он готов был взорваться.
Даан предупредительно опустил ладонь ему на плечо: не нарывайся, мол! Су То насупился.
Матурана тем временем отступил на несколько шагов в сторону и сделал вид, что происходящее его не касается.
Высокий медлил с ответом, криво улыбаясь в жиденькие усы.
– Злимся, монахи…
Су То нетерпеливо шагнул вперед, но на пути у него моментально выросли двое кряжистых. Один тотчас же оказался в дорожной пыли, ибо южанин шутить не собирался; второй усердно пытался достать Су То.
Краем глаза Даан заметил, что двое оставшихся без дела потихоньку приближаются к Матуране и тот в ужасе пятится.
«Надо выручать», – решил Даан и метнулся туда, но путь ему преградил высокий, приняв боевую стойку Орла.
Даан, не раздумывая, вступил в поединок. С минуту слышалось только шлепанье ног в пыли да громкое дыхание. Ну, еще иногда глухой звук удара. Кряжистые оказались крепкими бойцами, но и только. Даан и Су-южанин же были монахами пятого круга. Высокий, пожалуй, равнялся им по мастерству, но монахов-то было двое…
Вскоре из Орла вышибли дух; из четверых местных дух вышибли еще раньше. Даан и Су То, довольные собой, переглянулись; Матурана, переминаясь с ноги на ногу, стоял поодаль.
Су То обратился к Даану:
– Выбрали же нам попутчика…
Презрения в его голосе было больше, чем снегов на склонах Сао-Зу.
Даан промолчал. Матурана не понравился ему с самого начала, но сейчас не время выяснять симпатии. Потом. Когда они исполнят Обряд.
– Надо уходить… – хрипло сказал островитянин. Наверное, сердце у него сейчас колотилось, словно он полдня без передышки бегал по горным тропинкам.
– Здесь могут еще оставаться Орлы… Они нас ждали, это же ясно…
Даан огляделся. Великий Каома! Он прав, этот слабак-чужеземец. Они-то с Су То упиваются собственной победой, забыв обо всем, когда нужно спешить. Наверняка десятки глаз видели, что произошло на деревенской улице, и десятки уст готовы поведать это пытливым ушам.
Первый вывод: они раскрыли себя. Орлам известно, что Даан и Су – монахи. Скорее всего, известно и то, зачем они здесь, в горах.
И второй: хоть Матурана и слабак, его, похоже, трудно сбить с толку. Посему он ценен для их миссии. Даан не считал себя глупцом, но все больше склонялся к мысли, что в сообразительности и уме с Матураной ни ему, ни Су То нечего и тягаться.