– Плутос – греческий бог богатства, – объяснил ему всезнайка Старовольский, – следовательно «плутократия» – это власть, осуществляемая посредством богатства, денег.
– Буржуйская, значит? А чем плутократы отличаются от капиталистов?
– Да ничем, если вдуматься.
– А зачем тогда нам лишние слова?
– Чтобы не скучали, – отрезал Михаил.
Было грустно, говорить ни о чем не хотелось. Ночное небо отливало заревом пожаров. По шоссе проезжали грузовики, переговаривались проходившие мимо нашего дома люди. Вардан Меликян сменил на посту Молдована. Тот сразу завалился спать. Неожиданно из расположенного рядом дома донеслись негромкие звуки музыки. Мухин насторожился.
– Что у них там, радио, что ли?
Я прислушался и разобрал давно знакомые слова. Я часто их слышал от Славки Кротова, который обожал блатной фольклор. Да и сам, бывало, ему подпевал – потому что любил Утесова.
С одесского кичмана
Сбежали два уркана,
Сбежали два уркана
Тай на во-о-олю…
В вапняровской малине
Они остановились,
Они остановились отдохнуть.
Мишка улыбнулся, на время позабыв о горестях.
– Надо же, Утесов. Патефон у них там, похоже. Надо будет завтра наведаться, быть может, и нам дадут.
Мухин, дослушавши балладу об урканах, сказал как о чем-то давно наболевшем:
– Это я так понимаю, гражданин Утесов над блатным над нашим миром издеётся? Нельзя, что ли, по-человечески петь, без этих вот выкидонцев? Ведь ни хрена ж не разобрать нормальному человеку.
– Как сказано-то: «ми-иром»… – глумливо отозвался Старовольский. – Серьезный ты у нас парень, Мухин, пришелец из другого ми-ира.
Шевченко, хихикнув, уточнил:
– Из потустороннего.
Мухин обиделся, но обиду излил на джазиста.
– Попался бы мне этот фраерюга в хорошие времена…
– Слушай, Мухин, – рассмеялся в ответ лейтенант, – не знаю, у кого как, а у тебя лучшие времена – это сейчас.
Мухин оторопело фыркнул.
– Ну, вы скажете, товарищ младший лейтенант. Юморочек у вас еще тот.
* * *
На следующий день нас люто пробомбили. Работать было совершенно невозможно, мы сидели в своих свежевырытых щелях и молились, чтобы не разнесло к чертям собачьим ставший нам милым домик. Сильнее всего, однако, доставалось не нам, а районам, прилегавшим непосредственно к бухте. «Десант готовят, не иначе», – рассудил Михаил. Оставался лишь вопрос: когда это случится? Имелось и другое соображение – что это отвлекающий маневр, а удар противник нанесет не через бухту. «Есть и третий вариант, – сказал нам Старовольский. – Полезут с обеих сторон».
Еще утром я оторвал листок от висевшего на кухне календаря. Было воскресенье, 28 июня. Вечерние новости, полученные по «солдатскому телеграфу», оказались неутешительными. Чапаевцы и бригада морской пехоты генерала Горпищенко были вынуждены отойти под натиском фашистов, и теперь бои шли непосредственно в поселке и на станции Инкерман, прямо на речке Черной, впадавшей в Северную бухту.
Мы сидели как на иголках. Гадали, когда и куда нас пошлют. Распоряжений не поступало. Неясно было даже, кто теперь у нас начальство. Младший лейтенант попытался узнать, однако в ближайшем штабе ему ответили: «Приказано сидеть, так и сидите. Без вас тут забот полон рот». Однако, когда узнали, из какой мы части, обещали разобраться, а если что, то просто взять к себе. «Завтра вечером наведайтесь, посмотрим по обстановке». Расщедрившись, выдали нуждавшийся в починке ручной пулемет Дегтярева. «Сами займитесь, покуда есть время. В ремонтные мастерские сгоняйте, вот вам бумага, покажете там». К пулемету мы получили два цинка с патронами. «Живем, – сказал довольно кисло Мишка, – хотя патронов небогато, а машинка, прямо скажем, безнадежная».
Задолго до рассвета немцы начали обстрел и бомбежку нашего берега бухты. Отдельные снаряды разрывались поблизости, но основная масса ложилась на прибрежных позициях, где вовсю полыхало багровое зарево. Потом ответила наша артиллерия. Учитывая, как мало оставалось у наших снарядов, легко было догадаться, что это не контрбатарейная борьба, а огонь по очень важной цели и этой целью мог быть тот самый немецкий десант. Затем гром пушек сделался прерывистым, в промежутках стала пробиваться ружейно-пулеметная стрельба. Молдован перекрестился. Мы поспешно разобрали оружие. Лейтенант раздал последние оставшиеся обоймы. Я, завернув зачем-то на кухню, увидел календарь. По привычке оторвал листок. Двадцать девятое, понедельник.
Некоторое время спустя, уже на рассвете, немецкие орудия ударили на юго-востоке. Часа через полтора бой разгорелся и там – на Сапунской гряде, а возможно, и дальше к югу. Самое поганое заключалось в том, что звуки боя с южной стороны довольно быстро приближались, а это означало одно – немцы добились на Сапун-горе успеха. Неужели прорвали фронт?
По улице перебегали группы красноармейцев. В противоположную сторону, к вокзалу, изредка пробирались раненые. Пролетевший прямо над головами «мессер» расстрелял из пулемета скакавшую на юг артиллерийскую упряжку. Раненая лошадь билась в постромках, две другие были мертвы. Все артиллеристы погибли – мы бегали, смотрели, думали помочь. Молдован, зажмурившись, выстрелил лошади в ухо. Вернувшись, сел в углу и больше в разговорах не участвовал.
От пробегавшего с донесением краснофлотца – он остановился на минуту, чтобы напиться воды, – стало известно, что немцы, переправившись через бухту на катерах и резиновых лодках, сумели зацепиться в устьях балок и там уже несколько часов идет жестокий бой.
– Шо там, хлопцы, робится, чисто месиво, мать их так. Ну, я побег. Бывайте, братишки.
Шевченко сделался невероятно мрачен.
– И чего мы тут загораем, хотел бы я знать?
Младший лейтенант, сам мрачнее тучи, только пожал плечами. Меликян сосредоточенно возился с карабином. Неподалеку, на нависшем над нами холме, рвануло сразу несколько снарядов.
– Да, – сказал Старовольский задумчиво, – устроились мы тут неплохо. Курортники.
Мухин хмыкнул.
– Да ладно, товарищ лейтенант. У всякого свое дело. Дойдет и до нас. Вон, попрут их танки по шоссе, тут-то мы им жару и дадим. Из винтовок будет в самый раз.
Мишка уныло поглядел на выданный нам пулемет. Починить его мы не успели, патроны пропадали без пользы. Лейтенант, поймав его взгляд и немного подумав, распорядился:
– Короче, так. Молдован остается на посту, остальные со мною, во вчерашний штаб. Ждать до вечера смысла нет. Заодно завернем в ремонтную мастерскую.
– Бесполезно, – ответил Мишка, косясь на «безнадежную машинку».
– Знаю, но может, заменят на что-нибудь другое. Федору без нужды не высовываться, дожидаться нас. Если через два часа не появимся – мало ли что, под богом ходим, – присоединяйся к другому подразделению.