– Вит, ты чего? – растерялся Адам.
– А того. Ты хоть сам-то знаешь, что ты – латентный телепат?
– Нет, – сказал Адам. – Впервые слышу…
– А вот он – знает. – Вита пнула стену. – И сидит сейчас, потирает свои гадские лапки. Обломается. Латентный ты, но – будем считать, что очень слабенький. Никакого практического применения… – Она высвободила одну руку из-под папок, сложила ладненькую фигу и покрутила ею в воздухе.
Подлинных телепатов, к счастью, на всей Земле были считанные (и учтенные, и пронумерованные, и обложенные тройными кольцами охраны) единицы. Куда чаще попадались «чтецы» – способные, при соответствующей тренировке, считывать мысли, которые объект думает словами, то есть проговаривает про себя. Еще чаще, по два-три на тысячу населения – эмпаты, те, кто ощущает чужие эмоции и чувства. Это свойство полезное и вполне приятное для окружающих и близких. Но кому, скажите, нужна такая радость, как знакомый телепат? Пусть даже слабенький? Разве что святому, впавшему в пожизненную нирвану.
– Можно, конечно, и поработать. Но полдня выходных… после зоны… Тем более что положенный отпуск зажали… Я бы погулял, – нерешительно предложил Адам.
Он не хотел признаваться, что сам начисто вымотался там, в пустыне, и что сегодня рассчитывал плюнуть на все и только имитировать кипучую деятельность – благо искусством этим он на склонном к лености Востоке овладел почти в совершенстве…
Витина злость улеглась так же легко, как и вспыхнула.
– Погулять – это мысль. Только надо куда-то макулатуру забросить.
– Можно ко мне. Все равно ведь где-то с ними возиться.
Адам так и не понял, как истолковать ясный и печальный взгляд, который послужил ему ответом. Видимо, с его телепатией Вита здорово промахнулась.
А затем фройляйн фон Гофман отвела глазки и деловито спросила:
– Чай-кофе?
– Есть.
– А еда?
– Придумаем. – Он прищелкнул каблуками.
– Ну, пошли…
Поскольку вдвоем они представляли собой опергруппу, Адам потребовал машину. Подали двухместный глазастый автомобильчик мышасто-серого цвета, похожий на увеличенную игрушку. Механик вручил ключи, получил обязательный полтинник и удалился. Адам недоверчиво осмотрел приобретение.
– Кажется, меня понизили в статусе… – пробормотал он.
– Не думаю, – сказала Вита насмешливо. – Вообще-то это новый «субару». Еще в прошлом году его на выставке показывали: концепт. Дорогой, как… – Она замялась. – В общем, очень дорогой.
– Ага. За пивом он, случайно, не бегает? – поинтересовался Адам. – А то я бы не отказался…
– Можно спросить. Только сначала давай в него сядем… Внутри автомобильчик был явно больше, чем снаружи, и управлялся очень просто: рулем, рычажком «вперед-стоять-назад» и двумя педалями. Но главное, он был оборудован чем-то вроде упрощенного бесшлемного визибла, позволяющего отчетливо видеть все, что происходит на дороге, легко просчитывать возможные аварийные ситуации и выходить из них прежде, чем сама ситуация начнет складываться. Так, во всяком случае, следовало из инструкции, которую мягким бесполым голосом прочитал автомат. Пока инструктаж не закончился, тронуться не удалось. Адам злился, Вита откровенно развлекалась. Наконец автомат назвал код, который следовало набрать на цифровом замке, и мотор заработал – мягко, почти неслышно…
На всем пути до гостиницы им встретилось только две машины, так что опробовать визибл в деле не удалось. Все, что отметил Адам, – это чуть неестественную четкость и коричневатость пейзажа: будто смотришь сквозь солнцезащитные очки с маленькой такой диоптрией.
За короткое время в дороге документы умудрились размножиться, и в номер их пришлось заносить с помощью гостиничного мальчика. Папки на вид были обычными, но в некоторых – Адам знал – лежали вполне секретные документы. Хотя секретность была искусственная, напускная, заради пущей важности и вящей пучности…
Оставив Виту в номере раскладывать все по порядку, он спустился в бар – заказать чего-нибудь поесть. И заодно – привести в порядок собственные мысли и соображения. В другой порядок. В порядок высшего порядка.
Эти размышления накатили на него тихой мягкой волной; он окунулся мгновенно и очень глубоко…
В баре предложили пулярку и греческий салат, он не смог вспомнить, что такое пулярка, но согласился. Да, и кофе, сообразил он, уже уходя. Много кофе. По-настоящему много кофе. Крепкого. По-настоящему крепкого.
Вита сидела на кровати, поджав ноги, и рылась в ворохе бумаги. За спиной её горбилась полураскрытая карта Крыма, а локтем она попирала стопку так и не рассортированных папок. Она глянула на Адама исподлобья, молча протянула ему исчерканный непонятными каракулями листок и вернулась к сличению каких-то двух документов, маркированных ярлычками-стикерсами разных цветов: красным и черным; взгляд её прыгал с одного текста на другой.
Адам долго не мог разобрать почерк, наконец приспособился к невнятному написанию большей части букв и кое-как сумел прочитать, что там было написано. Это была предсмертная записка Льва Кононова, застрелившегося в позапрошлом году – или уже два года назад? – контактера, одного из старейших. По слухам, у него развивалась неоперабельная опухоль спинного мозга, и он, не желая быть обузой родным, решил дело простейшим способом. Но в записке говорилось совсем не об этом, а о неразрешимом конфликте с собственной совестью…
– Что это? – спросил Адам.
– Это то, что лежало в его столе, – сказала Вита. Потом она подняла голову и долгим взглядом посмотрела на Адама. – Я просто хотела кое-что выяснить для себя. Воспользовалась случаем…
– Выяснила? – зачем-то спросил Адам.
– Наверное…
– Ну, хоть какой-то толк от этой макулатуры.
Они посмотрели друг другу в глаза и невесело рассмеялись.
– А что, если… – задумчиво начала Вита, но тут постучали в дверь.
Пулярка оказалась простой жареной курицей, а греческий салат – мелко нарезанными огурцами и зеленью в очень жидкой сметане. Вита такого салата не любила, и Адам умял две порции. Что касается кофе, то да – он был и крепкий, и вкусный, и настоящий, и сколько нужно, и сливки густые в глиняном кувшинчике…
– Коньяку мы выпьем в «Ракушке», – громко распорядилась Вита, откидываясь и довольно поглаживая себя по животику, – а пока давай все это упакуем…
Номер Адама – как и несколько других, постоянно используемых сотрудниками Комиссии, – был оборудован хорошим вместительным сейфом, декорированным под тумбочку. Папки сложили, сейф заперли, шифр старательно забыли, ключ растворили в кислоте, кислоту вылили в унитаз. Теперь можно было погулять…
Вдоль дороги торговали молоком, картошкой, копченой и вяленой рыбой – и всяческими мелочами, вытащенными из Т-зоны. Если можно, конечно, назвать мелочью почти невесомые складные семиметровые удилища или приличных размеров мотки мягкой матовой трубки, которая в сумерках и темноте начинает светиться сама, безо всякого электричества. Такая же, но черная трубка – Маша знала – греет, когда становится холодно. Двадцать–тридцать метров развесить по стенам – и можно забыть про отопление зимой. Откуда берется тепло – совершенно непонятно.