– Вы меня помните, добрый Махраб? – спросил зачем-то Артурчик. Тот, не поворачивая головы, кивнул. На этом разговор закончился.
Войско вообще шло молча. Только хруст колёс по щебню, скрип, недовольное, но робкое блекотание козлов – и глубокое солидарное бубухх-бубухх-бубухх сотен пар тяжёлых, для хождения по камням, башмаков с окованными железом носками и каблуками…
– Если бы мы не ушли оттуда… – снова сказала Лизка.
Она была совершенно права. Но лучше бы молчала. Всё равно уже ничего нельзя было исправить или поменять местами…
Артур так никогда и не поверит в смерть Стрельнутого, его друзей и его учителя. Будет казаться, что они где-то рядом, в соседнем доме, соседнем квартале – вообще в соседней клеточке пространства.
Так будет всегда. Но потом.
А пока – плотная молчаливая колонна быстро двигалась по широкой дороге, пересекая предгорье и приближаясь к «серпантину», ведущему на плато. К подножию горы колонна подойдёт к полудню. Ещё три часа займёт подъём…
Это был только авангард. Основные силы объединённой армии Нижних сейчас торопливо разбивались повзводно, учились слушать команды и держать в руках оружие – чтобы быть настоящей армией, а не толпой.
Они выступят во второй половине дня.
19 января 2015 года. Ново-Огарево. Утро
Спецкомиссар ООН, Исигуро Усида, был родом с Окинавы и хорошо помнил, как американские бомбардировщики летали бомбить Вьетнам и как они, местные шестнадцатилетние парни, ходили в дансинги, чтобы драться там с солдатами, охранявшими базы, из-за девчонок. Несколько лет назад он научил президента паре приёмов, которые из-за своей эффективности не вошли в спортивное дзю-до. Он прекрасно говорил по-русски, читал наизусть «Полтаву», «Демона», «Звёздный ужас», стихи Блока, Слуцкого, Арсения Тарковского, – хотя и имел традиционные для японцев проблемы с «Л» и «Ш». Кроме того, на Окинаве у него остался малолитражный заводик по производству высококлассного солодового виски, которое как минимум не уступало шотландскому…
– Император… – проговорил он, словно впервые в жизни пробуя это слово на вкус; кончики ногтей его согнутых пальцев чуть слышно барабанили по бокалу. – Император… Боюсь, Владимир, что я плохой монархист. Мы, окинавцы – плохие монархисты. Если не все, то многие. А кроме того, несчастье с нашими пилотами…
– Тебе разве ещё не передали про пилотов? – спросил президент. – Нет? В Токио мы уже сообщили… Их нашли, Исигуро. Туда уже вылетел крейсер «Новик». Они живы, и… в общем, всё хорошо.
– Какая замечательная новость! – воскликнул Усида. – Но я всё равно не знаю, как нам поступить. И это уже не зависит от моего антимонархизма. Слишком мало данных.
– Когда их было достаточно?
– И здесь ты прав. Кроме того, в тех редких случаях, когда их было достаточно – это оказывались ложные данные. Мы в положении глухого и очень близорукого человека, на которого нападает толпа водяных…
– Положение немного выправляется, Исигуро, – сказал президент. – И одновременно ухудшается. Мы уже получили от котов такой объём информации об Империи, что страдаем от несварения, а информация всё прибывает… Ещё год-другой – и у нас появится собственная надёжная агентура. Мы уже не слепы – но мы как будто оказались в совершенно незнакомом месте…
– Какая разница? – возразил Усида. – Слепой и внезапно прозревший – одинаково беспомощны на оживлённом перекрёстке. Более того, слепота побуждает к осторожности, а непонимание происходящего – к панике и неправильным поступкам.
– Да, и это тоже верно. Но под ухудшением я понимал не это – не столько это… Ты чувствуешь, как всё начало рассыпаться? Пока шла открытая война, ООН выполняла роль штаба и ставки. Де-факто она стала всемирным правительством, все страны делегировали ей довольно заметную часть своего суверенитета, и никто не возражал. Я понимаю, что тут марцалы блестяще поработали; умения сгладить противоречия, а заодно и организовать работу сколь угодно сложной системы у них не отнять… но дело не только в них. Мне кажется, мы настолько растерялись от победы, что решили сделать все возможные глупости разом. Роспуск Объединённого командования… Это просто предательство какое-то. Или настолько вселенская глупость…
Спецкомиссар отхлебнул из бокала и некоторое время сосредоточенно прислушивался к ощущениям.
– По-моему, получилось неплохо? А, Владимир?
– По-моему, просто великолепно. Я, правда, не великий спец по виски…
– Это новый сорт. Он ещё не имеет названия. Не будет большой наглостью с моей стороны, если я попрошу тебя дать этому сорту имя?
– Неожиданно… Боюсь, я просто не знаю, как это делается. Какие традиции…
– Традиционно – это просто имя производителя. Реже – что-то связанное с местом, где выращен злак или добыт торф. От качества торфа зависит очень многое: цвет, запах, глубина вкуса. Ячмень для этого виски выращен в Канаде, торф привезён из Карелии, дуб для бочек – с острова Ява. Вода – из Антарктиды, добыта на глубине четырёхсот метров. Погреб, где виски выдерживалось, находится в горах Хидака, на Хоккайдо. Это колдовские горы, с ними связано очень много преданий. Бочки были помещены в подвал в последний мирный месяц последнего мирного года – тогда я этого, разумеется, не знал… Купаж я не делаю – особенность марки. Все мои виски имеют первое имя «Керама» – так называлась шхуна моего деда. Но обязательно должно быть и второе имя.
– Я должен подумать, – сказал президент.
– Я тоже, – сказал Усида. – В конце концов, мы думаем об одном и том же.
19 января 2015 года. Москва, посольство Свободных. Утро
Римма печатала со скоростью двести ударов в минуту, и от этой бесконечной пулемётной очереди Геловани уплывал куда-то вверх и вбок, и приходилось выдёргивать себя обратно почти физическим усилием занемевшего мозга. Иногда в монотонный треск вплетались дребезжание и скрежет – машинка была старая, раздолбанная в хлам «Башкирия» с огромной кареткой, похожая на комбайн или сенокосилку; она и новая-то не отличалась бесшумностью…
Никита, стараясь занимать как можно меньше места, варил какой-то особенный кофе из своих старых запасов. Кофе выращивали и обрабатывали на добром десятке планет, и среди Свободных он был весьма ходовым товаром. Господин посол уже сгонял свою страхолюдную девочку (имя которой Геловани начисто забыл, а переспросить стеснялся) в круглосуточный магазин за густыми сливками, потому что иначе пить этот жидкий динамит опасно.
Запах был… да. Очень бодрящий.
Пожалуй, Геловани клюнул-таки носом, потому что пропустил торжественный момент: Римма вытянула из каретки последнюю закладку. Он среагировал только на стон:
– Бли-и-и-н…
Она пыталась помассировать виски опухшими пальцами. Геловани подошёл, встал сзади. Сначала забрал боль из головы, сбросил на пол. Можно было не опасаться, что попадёт в кого-то постороннего: первый этаж. Потом – из шеи и плеч. С одного раза не получилось, а главное – из-за усталости никак не мог сосредоточиться. Не спать семьдесят часов – это многовато…