Сколько же ходит еще по земле тех безымянно-бесфамильных чекистов, которые хладнокровно расстреливали ни в чем не повинных людей в мокрых от крови душевых и загаженных кошками подвалах? Коммунизм отпустил им грехи во имя себя. Он это может. Ведь именно он заменил собой Бога.
Наверное, если бы Фролов не служил в МВД, он вряд ли так уж сильно озаботился бы четким опознанием Добра и Зла. Но на милиции до сих пор лежала грозная тень НКВД, поэтому он хотел быть уверен, что по ту сторону прицела действительно враг, а не тот, кого врагом назначили.
Именно размышления о коммунизме навели его на мысль, что Добро большинства совсем не обязательно является абсолютным Добром. Он даже не имел доказательств, что оно вообще есть, это объективное Добро, он просто свято верил в это, как в Бога, которому хочется служить. Он только хотел быть уверен, что это истинный Бог, а не очередная картонная иконка.
Саша искал следы абсолютного Добра везде, где только мог: в разных религиях, в философии, в собственных оценках. Но все монотеистические религии, при коренных различиях между ними, твердили то же самое, что и коммунисты, – лишь наш Бог есть единственно истинный, только его устами говорит абсолютное Добро. Это было неправдой, потому что Добро не может быть таким разным, не может оно одновременно говорить «подставь другую щеку» и вершить суд шариата. Хотя даже внутри христианства было столько противоречий, что Фролов совершенно запутался. Сын Божий в Нагорной проповеди говорит: «Не противься злому», а потом бичом выгоняет торговцев из храма Господня. Значит, можно противиться злому, даже нужно, но лишь тогда, когда зло направлено на Бога, не на тебя. На того Бога, которому поклоняются ревностные католики – другие не в счет, потому что истинный Бог лишь один. Православным вера ничуть не мешала отстаивать собственную землю. Даже помогала. Саша не мог понять почему. Вроде обычное христианство, но, трансформировавшись в русских душах, оно обрело черты, совершенно отличные от ханжеского христианства католических сект.
«Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет», – говорил Александр Невский, и тысячи православных дружно седлали боевых коней, вместо того чтобы подставить другую щеку. Русские умудрились принять образ Христа, вытравить из него все чуждое, добавить свое и сделать единым объединяющим знаменем, под которым разили врага, ступившего на их землю. Отрицание других богов превратилось в отрицание чужого духа, а православный крест стал идентификатором «свой-чужой». Тут важно было даже не единоверие, а единомыслие.
А католики, мусульмане и другие монотеисты били больше друг друга, чем чужаков, а если и принимались за другие народы, то только из захватнических побуждений. Выходило, что чужие храмы разрушать можно и должно, достойно втаптывать в пыль чужие святыни, подвергать гонениям еретиков. Вот тебе и не противься злому… Вот тебе и Добро в чистом виде. Одних толкований Библии десятки, каждый богослов считает своим долгом повернуть зыбкий иносказательный текст, как ему нравится. И каждый мало того что считает себя правым, так еще и пытается внушить это другим. Фролов быстро разочаровался в религиозных понятиях Добра. В Бога можно только верить, никакие доказательства по отношению к нему не имеют смысла. А вместе с Богом человек вынужден принять и то Добро, которое этому Богу угодно. Как единственно правильное.
Философы тоже помогли мало, каждый выдумывал что-то свое, но у их доказательств концы не сходились с концами, они трещали по швам, как дрянные штаны. Саша перечитал десятки философских трудов, от Ницше до Маркса, но нигде не нашел достойного ответа. В СОБРе на него поглядывали косо, не могли понять, что он ищет, если есть ясные и конкретные приказы, которым нужно подчиняться, а не усложнять себе жизнь.
Но он продолжал искать.
Успех пришел, лишь когда Фролов отказался от мысли разработать понятие Добра для всех людей сразу. Он решил подойти с другой стороны и с удивлением понял, что ответ лежит не так уж и глубоко. Оказывается, куда легче найти единое для всех Зло.
Им оказалась смерть. Собственная смерть каждого, естественно. Чужая многих не заботила вовсе.
И тут же разгляделось всеобщее Добро, настолько простое, что Фролов смотрел на него и не замечал, видел каждый день, радовался ему, но не мог распознать. Теперь он ощутил его настолько ясно, что надежда разгорелась в буйное пламя.
Добром была жизнь. Просто жизнь, сама по себе. Тоже своя собственная для каждого, но это уже меняло мало.
Если бы Саша поделился тогда с кем-нибудь своими изысканиями, его попросту засмеяли бы, указав на кучу примеров, когда смерть является благом или необходимостью, но он не делился ни с кем. Он знал, что теория еще далека от завершенного состояния, но уже видел зерно истины, к которой шел не один год. Он разглядел направление, оставалось только продвинуться по нему.
Любая теория несовершенна, если описывает лишь частные случаи. Но как обобщить жизни разных людей, что в них общего? Была даже мысль, что хрен редьки не слаще, что сказать: «Добро – это жизнь» все равно что не сказать ничего. Ну разве проще обобщить понятие жизни каждого, чем привести к общему знаменателю Добро для всех людей?
И все же разница была. Просто для обобщения Фролову пришлось забыть о том, что он человек. Именно так! Забыть о том, что он представитель вида. Только вырвавшись из плоскости понимания жизни как цепи человеческих действий, Саша смог увидеть то, чего не видел раньше.
Физический смысл жизни.
Зарывшись в книги по термодинамике, он уже твердо знал, что стоит на верном пути. Оказалось, что всякая физическая система, если не вдаваться в заумную терминологию, стремится к нарушению порядка, к хаосу. И только приток дополнительной энергии может привести к некоторому порядку. Но ведь живые организмы постоянно поглощают и выделяют энергию, растут, усложняются, разрушая другие организмы, а порой и окружающую среду. В принципе жизнь – это постоянная борьба с хаосом. Непрерывная.
Эти разрушения, творимые жизнью, поначалу тоже загнали Сашу в тупик. Что толку бороться с хаосом в собственном организме, если для этого приходится творить ничуть не меньший хаос снаружи? Какое же это Добро?
Но, подобравшись так близко к решению, бросать уже не хотелось, да и нельзя было, поскольку не из праздного любопытства Фролов взялся за эти поиски.
Он принялся наблюдать за течением жизни. Везде, где только можно было, – в парках, на море, в лесу, когда устраивал снайперскую засаду на дереве или в скалах. Даже дома наблюдал за тараканами и муравьями, за тем, как паук плетет паутину и ловит в нее мух. Он просматривал десятки, если не сотни, журналов с фотографиями животных – зебры, жирафы, слоны, волки, медведи, рыбы, птицы. Охотятся, спят, питаются, спариваются, выкармливают детенышей.
Снова тупик.
Ключ, выбранный Сашей для анализа жизни, оказался бесполезен. Физика не соотносилась с биологией. Порядок и хаос в живой природе, словно сговорившись, удерживали четкий баланс, не было ни явного усложнения, ни явного упрощения. Тигр пожирал оленя – кто из них сложнее? Рыба питалась планктоном, птица зернами – вроде вот оно! Жизнь из менее сложных вещей создает более сложные, приводит их в более сложный порядок, борется с хаосом. Но вот рыба погибает от жизнедеятельности бактерий, а птица падает лапками кверху вообще от вирусной инфекции. И это тоже жизнь! Какое уж тут усложнение…