Финальная часть манифеста Рэнд являла собой масштабную апологию капитализма, отмеченную следами влияния того опыта, который Айн получила, участвуя в предвыборной кампании Уилки. Ранее она придерживалась прокапиталистических, но пессимистичных взглядов, утверждая, что «мир капиталистов низок, беспринципен и испорчен». Теперь же она провозглашала капитализм «самой благородной, чистой и идеалистической системой среди всех существующих».
Этот приветственный настрой по отношению к капитализму частично коренился в книгах, которые она прочла с момента окончания кампании, особенно – в труде Карла Снайдера «Капитализм созидающий: экономическая основа современного индустриального общества». Снайдер, известный экономист, работавший в отделе статистики Федерального резервного банка, утверждал, что капитализм является «единственным способом, при помощи которого каким бы то ни было обществам в течение всей мировой истории удавалось подняться из варварства и бедности, достигнув богатства и культуры». Исходя из этой предпосылки, Снайдер разработал твердо опирающуюся на исторические факты и подтвержденную данными статистики экономическую теорию, выдвигавшую на первый план накопление капитала и противостоявшую экономическому регулированию и планированию. Грамотный контроль над денежными потоками Снайдер рассматривал как ключ к предотвращению экономических спадов и паники на финансовом рынке. Его книга смело ниспровергала кейнсианские теории [6] , которые доминировали в среде экономистов-теоретиков, оказывавших влияние на администрацию Рузвельта.
Знакомство с теориями Снайдера помогло Рэнд упорядочить и лучше исторически обосновать идеи, которые она уже выразила в «Гимне». В этом произведении она – в аллегорической форме – подчеркивала силу личности и важность прорывных инноваций. У Снайдера эти идеи были продемонстрированы в экономическом и историческом контекстах, он утверждал, что экономическое процветание «обеспечивается небольшой группой людей, которые являются очень успешными и талантливыми, наделенными способностями и возможностями, простирающимися значительно дальше, чем у большинства окружающих». Теперь, прочитав Снайдера, она трансформировала психологические категории «творца» и «секонд-хендера» в макроэкономические концепции активного и пассивного человека.
«Первое, чего хочет активный человек – это делать дела самостоятельно и по-своему, – формулирует Рэнд. – А основной интерес пассивного заключается в том, чтобы подчиняться и избегать любой ответственности. Активный человек не стремится навязывать свои методы другим, и также старается избегнуть всякого навязывания со стороны».
В «Манифесте» Рэнд в большей степени продолжала начатое Снайдером восхваление классической экономики, нежели представляла свою собственную взрывную концепцию морали.
Альтруизм, который играет заметную роль в «Источнике», в «Манифесте» заметно отодвинут на второй план. Вероятно, так вышло потому, что в тот момент, когда Рэнд работала над этим документом, мысли ее были далеки от философии, составляющей основу романа – или же потому, что она не желала выносить на всеобщее обсуждение эти идеи без иллюстративной поддержки художественной литературы. Какова бы ни была причина, но в «Манифесте» Рэнд воспевала эгоизм исключительно в экономических терминах. «Одним из величайших достижений капиталистической системы является та манера, с которой естественный, здравый эгоизм человека приносит выгоду как ему самому, так и обществу», – написала она и этим ограничилась. Подобным образом, все ее критические выпады были направлены в адрес «абсолютного» общего блага, подразумевая, что концепция ограниченного всеобщего блага, все-таки, является допустимой.
Одной из наиболее важных вещей, которые она подчеркивала в «Манифесте», являлось то, что капитализм, в отличие от коммунизма, не требует невозможного. Он не заставляет людей выворачиваться наизнанку и ограничивать свои желания необходимым минимумом. Рэнд утверждала, что капитализм придает естественному, «здоровому» эгоизму человека масштаб и свободу, которые позволяют ему разбогатеть – а в результате, если он того пожелает, сделать богатыми и всех остальных. «Эгоизм – великолепная вещь», – заявляла она, утверждая, что еще никогда ни один великий гений не руководствовался в своей деятельности желанием помочь другим людям или чем-либо иным, кроме совершенно естественной эгоистичной приверженности его собственным идеям и воззрениям. Пускай такое утверждение и спорно (позднее даже сама Рэнд совершала поступки, направленные на то, чтобы помочь другим, и не несущие в себе никакой практической пользы для нее самой), оно, все же, являет собой достаточно убедительное опровержение принципов темного, карающего христианства, а также циничного сталинизма – явлений, которые она в равной степени ненавидела.
И, наконец, капитализм, вопреки расхожему утверждению либералов, вовсе не заставляет сильных заниматься обслуживанием нужд слабых. Причин тому две. Во-первых – слабые никогда не смогут самостоятельно достичь того же уровня прогресса и процветания, и поэтому они пользуются плодами трудов тех, кто намного более компетентен и лучше мотивирован, нежели они сами. Второе – капитализм является системой свободной и добровольной торговли. Теоретически, никто никого не заставляет продавать свои товары или услуги по фиксированной государственной цене или приобретать чужие товары под угрозой применения силы. Недостатки капитализма на самом деле являют собой не что иное как результат применения коллективистских предпосылок в виде государственного регулирования, а также послаблений – например, в налоговой сфере (что она впоследствии драматично и детально проиллюстрирует в трехтомном романе «Атлант расправил плечи»).
Первые встречи инициированного Рэнд нового объединения интеллектуалов проходили в различных городских офисах, либо же в основном месте обитания семьи О’Коннор, квартире, расположенной в не слишком презентабельном здании на перекрестке 49-й стрит и 1-й авеню, рядом с местом, где впоследствии выросла штаб-квартира ООН. Именно во время одного из тех собраний Айн Рэнд познакомилась с Изабель Патерсон, умной и ироничной пятидесятичетырехлетней романисткой, придерживавшейся либертарианских взглядов и возглавлявшей отдел книжных рецензий в New York Herald Tribune. Точнее сказать, заново познакомилась с ней – поскольку, когда имя колумнистки было упомянуто в числе потенциальных участников объединения, Рэнд вспомнила, что они уже были представлены друг другу во время литературного вечера весной 1936, спустя короткое время после публикации романа «Мы – живые». Патерсон не помнила их первой встречи, хотя и упоминала имя Рэнд в своей колонке вскоре после нее.
В американской литературной среде той эпохи Изабель Патерсон была известна как наиболее бесстрашный критик политики Рузвельта. Ее колонку, посвященную политическим и литературным вопросам, читали очень многие, и она имела хорошие связи в политических кругах (например, ее начальница, литературный редактор Herald Tribune Ирита Ван Дорен, являлась любовницей Уэнделла Уилки). После того, как она не ответила на письменное приглашение, Рэнд позвонила ей и предложила встретиться в редакции Herald Tribune. Патерсон пояснила, что принципиально не вступает ни в какие организации. Но Рэнд ее заинтересовала. Несколько недель спустя Энн Уоткинс сообщила Рэнд, что Изабель спрашивала номер ее телефона – и женщины встретились снова.