Изменения в ее лексиконе также являлись свидетельством ее растущего уважения к Леонарду Пейкоффу, который продолжал свои занятия философией. Она теперь употребляла такие технические термины как «эпистемология» и «метафизическое», к которым часто добавляла собственные окончания, создавая, например, такие неологизмы, как «психо-эпистемология». Все это разительно отличалось от ее прежних интересов. Вместо таких авторов, как Патерсон, Лейн и Мизес, которые работали в рамках устоявшейся интеллектуальной традиции и опирались на богатый социальный контекст, теперь идеи Рэнд исходили от молодых людей, основным источником вдохновения для которых являлась она сама! Айн больше не работала с терминами или концепциями, которые были приемлемы для людей со стороны – вместо этого она жила в объективистской эхо-камере [9] . Она стала очень мало читать – обычно только ежедневную газету, предпочитая чтению разговоры со своими соратниками. Рэнд создала свой собственный, частный интеллектуальный мирок – и не стремилась выходить за его пределы.
Она стала недосягаемой для кого бы то ни было, кроме участников «Коллектива». По настоянию Натана Рэнд вышла из консервативного движения в наиболее критический для него час. В те годы произошли такие события, как основание National Review, обновление выпускаемого ФЭО журнала The Freeman, взлет и падение сенатора Маккарти. Рэнд оставалась вдалеке от всего этого. Иногда она случайно встречала кого-то из своих друзей прошлых лет, но обычно, когда у нее выдавалось свободное время, рядом всегда были Брандены и остальной круг. В то время, как «Источник» и первые идеи, легшие в основу «Атланта», были сформированы в процессе постоянного взаимодействия Рэнд с широким либертарианским миром сороковых годов, объективизм создавался интересами и чаяниями «Коллектива». Они были рядом, чтобы приветствовать ее, когда осенью 1956-го она дописала последние страницы речи Голта – и они были единственными, кто понимал важность этого события для нее.
Когда эта речь была, все-таки, закончена, Рэнд, наконец, смогла позволить себе перевести дух – и то же самое сделали три ее ближайших друга. Оставшуюся часть произведения Айн доделывала гладко и спокойно. Тревога Барбары утихла, ее приступы паники проходили столь же быстро, как начинались. Натан получил степень магистра психологии и начал работать как практикующий специалист. Самая большая перемена произошла с Фрэнком О’Коннором. Однажды вечером, подстегнутые философским спором, несколько членов «Коллектива» попробовали себя в живописи. Результаты этого быстро опровергли утверждение Рэнд о том, что навыкам рисования и других искусств можно с легкостью обучить каждого – поскольку Фрэнк немедленно заткнул за пояс всех остальных. Как и в случае с флористическим дизайном, в нем проявился природный дар. Вскоре Фрэнк рисовал почти безостановочно, заполняя своими работами целые альбомы. Это занятие вдохнуло в униженного и запутавшегося мужчину новую жизнь.
Оживленной и помолодевшей выглядела и сама Рэнд. Она наконец-то была готова начать попытки продать свой громадный манускрипт (посвятить который она решила Натаниэлю Брандену) и принялась окучивать издателей, делая упор на то, что ее «Источник» все еще неплохо продается. Bobbs-Merrill, которым она предоставила «право первой ночи», отвергли рукопись, априори провозгласив роман «непродаваемым и неиздаваемым». Рэнд показала книгу Хираму Гайдну, который несколько раньше перешел работать из Bobbs-Merrill в Random House. Невзирая на либеральную репутацию этого издательства, Рэнд была впечатлена тем, что они выпустили книгу Уиттакера Чэмберса «Свидетель», и хотела организовать прослушивание в их офисе. Она также была заинтересована в том, чтобы снова работать со своим старым редактором, Арчибальдом Огденом, который сыграл ключевую роль в судьбе «Источника». На тот момент Огден уже не являлся сотрудником издательского дома – но он был согласен редактировать новую книгу Рэнд в случае, если бы ей удалось заключить контракт на ее публикацию.
Гайдн и его босс, легендарный Беннет пригласили Рэнд и ее агента на ланч, в процессе которого задавали автору вопросы относительно книги. Один из них предполагал, что если ее новый роман является бескомпромиссной апологией капитализма, это неизбежно будет противоречить христианской морали. Рэнд была польщена таким наблюдением. Руководители Random House встретили ее с уважением и пониманием – если не с безоговорочным согласием! К концу ланча она, фактически, решила, что будет работать именно с этим издателем. Прошло совсем немного времени, прежде чем Random House тоже вынесли свой вердикт. Лично для себя Гайдн нашел философию Рэнд отталкивающей, но озвучивая свою профессиональную точку зрения, сказал, что в этой книге он видит потенциальный бестселлер. Он и Серф были уверены, что это будет очень важная книга, которая вызовет широкий общественный резонанс, и сказали Рэнд, чтобы она назвала свои условия.
Месяцы, прошедшие с момента завершения работы над романом в марте до его публикации в ноябре, были для Рэнд редкой идиллией. Random House относились к ней с благоговением. Серф попросил ее лично поговорить с сотрудниками отдела продаж, что было большой честью для любого автора. Когда она отказалась принимать какие бы то ни было правки, издательство пошло ей навстречу. Не будучи больше прикованной к своей работе над романом, Рэнд наслаждалась покоем, счастьем и триумфом. Она продолжала свой роман с Натаниэлем Бранденом, в котором они с ним совмещали роли любовников и напарников по интеллектуальным беседам. Это было затишье перед бурей.
На момент, когда вышел «Источник», Рэнд была темной лошадкой, не имевшей авторитета в литературном мире. Но выхода романа «Атлант расправил плечи» ждали уже десятки тысяч читателей. Эта книга вызвала огромный ажиотаж еще до своего появления на прилавках. Потрясающие продажи «Источника», все еще впечатляющие даже спустя десять лет после первой публикации, казалось, гарантировали, что ее следующая работа станет мегабестселлером. Сама Рэнд стала культовым персонажем в Нью-Йорке, яркой и запоминающейся личностью, которую очень редко можно было встретить за пределами «Коллектива». Издательство Random House подливало масла в огонь при помощи серии рекламных публикаций, пресс-конференции и огромного рекламного щита на Мэдисон-авеню. Было громко заявлено: новый роман Айн Рэнд находится на пути к читателю.
Сама Рэнд и ее ближний круг также затаили дыхание в предвкушении появления этой книги. Рэнд сказала своим последователям, что готова встретить критику с открытым забралом: она закалила себя для любых нападок. Ученики не восприняли это предупреждение сколь бы то ни было серьезно. Привыкшие полагаться на силу слов Рэнд, они были уверены, что философия объективизма в любом случае покорит мир, и это лишь вопрос времени. Один из новых участников ее кружка, Роберт Хансен, вспоминал об этом так: «Мы были волной будущего… Объективизм должен был смести все на своем пути». Зарядившись этим настроем, Рэнд и ее ближний круг оказались совершенно не готовы к той ожесточенной реакции, которую на самом деле встретила эта книга. «Это роман? Или это кошмар?», – ехидно вопрошал рецензент из журнала Time. Лишь несколько журналов, придерживавшихся правых взглядов, выказали «Атланту» свое расположение, но это не отменяло всеобщего вердикта: макулатура. Рэнд была опустошена и разбита. Более всего она жаждала встретить единомышленника, представителя интеллектуальной элиты, который открыл бы миру глаза на масштаб ее свершения. Такового не нашлось.