В 1964 увидела свет вторая публицистическая работа Рэнд, «Добродетель эгоизма», инициатором создания которой стал ее издатель Беннет Серф из Random House. Видя, что для его компании Рэнд стала настоящей «гусыней, несущей золотые яйца» (общий счет продаж ее собственных книг, а также написанной Бранденами биографии «Кто такая Айн Рэнд?» шел на сотни тысяч без какой-либо тенденции к снижению), Серф предложил ей выпустить отдельной книгой ряд ее газетных публикаций и текстов публичных речей. Название было нарочито провокационным, но также отражало глубокое отвращение Рэнд к администрации Кеннеди. Сильнее всего ее возмутила знаменитая фраза из иннаугурационной речи Джона Кеннеди: «Не спрашивайте, что ваша страна может сделать для вас – спросите лучше себя, что вы можете сделать для своей страны». Рэнд смело ставила рядом выдержки из речей Кеннеди и Гитлера, чтобы продемонстрировать их сходство: оба они были в ее глазах коллективистами, требовавшими, чтобы люди жили ради государства. Такое сравнение показалось Серфу некорректным, и он попросил, чтобы Рэнд убрала эти фрагменты, а также сменила название. Рэнд гневно отвергла оба предложения и обвинила Random House в нарушении условий контракта. Она выбрала это издательство потому, что ей пообещали не подвергать цензуре ее творчество – таким образом, нынешнюю просьбу Серфа она расценивала как доказательство того, что их соглашение было фиктивным. Она порвала с Random House и опубликовала новую книгу в издательстве New American Library, подразделении Penguin.
Серф не сразу понял, что произошло. Мало того, что он остался без своего лучшего автора – их дружбе, как это было заведено у Рэнд, тоже настал конец. Серф написал ей первым и в нетерпении ждал ответа. Но даже убийство Кеннеди не заставило дрогнуть установившуюся между ними стену молчания. Издатель умолял: «Я склонен думать, что, пускай глубокие, но искренние расхождения по вопросам публикации ни в коей мере не должны настолько сильно влиять на наши личные отношения! Пожалуйста, напишите мне». Рэнд в конце концов сжалилась, отправив ему короткую записку с пожеланием всего наилучшего. Серф был подавлен и огорчен таким отношением Рэнд – но, невзирая на это, продолжал с интересом следить за ее карьерой.
Будучи опубликованной, книга «Добродетель эгоизма» сделала политические и философские идеи, о которых писала газета Рэнд, доступными гораздо более широкой аудитории. Особый интерес представляло эссе «Объективистская этика», являвшее собой конспект речи, впервые прочитанной ею в университете Висконсина. В нем Рэнд представляла тщательное определение таких понятий, как «восприятие», «концепция» и «абстракция», после чего выводила общую идиому: «Принцип торговли является единственным рациональным и этическим принципом для любых человеческих отношений: личных и общественных, частных и публичных, духовных и материальных. Это – принцип справедливости». В ее превознесении роли торговца звучали отголоски старой либертарианской идеи общественного договора, в котором люди были бы, наконец, освобождены из-под гнета феодальной иерархии. Как она уже делала это в сороковые, Рэнд вдыхала новую жизнь в унаследованную мудрость либертарианской теории, чтобы передать ее новым поколениям.
Как и большинство книг Рэнд, «Добродель эгоизма» расходилась быстро и прошла через четыре переиздания, общее число продаж которых составило свыше четырехсот тысяч экземпляров в течение первых четырех месяцев. По предложению Роберта Гессена книга была снабжена отрывным вкладышем, который читатели могли отправить в офис Айн Рэнд, чтобы получить дополнительную информацию о ее философии. Те, кого привлекали изложенные в книге идеи, обнаруживали вслед за этим целую объективистскую вселенную, наполненную основополагающими текстами, знаменитостями и возможностями для удаленного обучения. Даже те, кто не воспользовался вкладышем, знали теперь о существовании общественного движения, центром которого была Айн Рэнд.
По мере того, как объективистское движение росло и ширилось, Рэнд становилась все более озабочена вопросами своего публичного имиджа. После публикации «Атланта» она много полемизировала с либералами, стараясь появиться на как можно большем числе массовых мероприятий. Теперь же Рэнд отказывалась появляться на публике в компании других людей, говоря интервьюерам, что она не принимает участия в дебатах, поскольку «эпистемологическое разъединение, присущее нашему веку, делает полноценные дебаты невозможными». Уязвленная годами дурной репутации, к середине 60-х она выработала стандартный шаблон поведения при появлении на публике. Предполагалось, что ее участие в медийных мероприятиях должно выглядеть как «серьезное обсуждение идей», и что любое несогласие с тем, что она скажет «должно выражаться вежливо и безличностно». Рэнд настаивала на том, чтобы во время бесед не допускалось упоминание ее критиков, и чтобы она сохраняла за собой право вычитывать и редактировать представляющее ее вступительное слово. Она также перестала разрешать зрителям фотографировать ее, объясняя это тем, что считает себя нефотогеничной.
Рэнд опасалась, что внутри объективистского движения может наметиться раскол, поэтому стала особенно подозрительна по отношению к тем, кто говорил от ее имени. Даже студенческие клубы, которые, как грибы после дождя, возникли во множестве крупнейших колледжей и университетов страны, начали вызвать беспокойство Айн, поскольку они использовали ее имя без ее надзора. В 1965 Натан выпустил в «Новостях объективизма» выговор и предупреждение для студенческих организаций. Они и Рэнд были особенно обеспокоены названиями, которые выбирали эти клубы. Натан разъяснял, что если такие названия как «Студенческий клуб Айн Рэнд» были допустимы, то что-нибудь вроде «Общества Джона Голта» – нет. «Как вымышленный персонаж, Джон Голт является собственностью мисс Рэнд. Он не является общественным достоянием», – заявлял Бранден. Он также пояснил, каким должно быть самоопределение людей, восхищавшихся идеями Рэнд. Термин «объективизм» всегда тесно ассоциируется лишь с Рэнд и с ним самим, писал Бранден. Поэтому, «человек, который согласен с нашей философией, должен говорить о себе не как об объективисте, а как о последователе или приверженце объективизма». Более того, клубы, желавшие выпускать собственные печатные издания, должны были выражать свое согласие с объективизмом, но ясно давать понять, что они не являются официальными представителями этой философии. Натан заканчивал свое послание резкой критикой в адрес другой группы читателей Рэнд: «трусливых паразитов», которые пытались использовать объективизм для необъективистских целей. В эту категорию попадал любой, кто выступал в защиту политического анархизма или пытался вовлечь студентов ИНБ в волонтерские программы социалистского толка.
Наибольшее беспокойство у Рэнд вызывала деятельность так называемых «новых левых». Это движение постепенно разгоралось в кампусах, начавшись с нескольких студентов, протестовавших против обязательной для зачисления антикоммунистической клятвы верности. Оно набирало обороты, объединившись с движением за гражданские права. Вскоре объектом деятельности стали сами студенты – их права в кампусах, их место внутри университетской структуры. Позднее центральными проблемами стали война во Вьетнаме и призыв в армию. Рэнд однозначно высказалась против «новых левых» в эссе под названием «Кто наживается на студенческом бунте», которое было посвящено беспорядкам, устроенным в университете Беркли сторонниками Движения за свободу слова. Что характерно, в качестве источника неприятностей она указала современную философию. Согласно ее утверждениям, «человеком, ответственным за нынешнее состояние мира», был… Иммануил Кант, которого она считала «духовным отцом» лидера восставших студентов Беркли Марио Савио. Ее постоянное обличение «злодейств Канта» было одной из сумасбродных сторон объективизма – но также являлось и источником его притягательности, поскольку демонизация Канта говорила о серьезной интеллектуальности этого движения и его глубоком почтении к силе идей.