Горькую весть она приняла спокойно – более спокойно, чем принимала любые изменения к худшему в картине здоровья Фрэнка. Она легла в больницу, и там ей удалили больное легкое. В соответствии с практикой того времени, после операции Рэнд оставалась в больнице еще около месяца. Несмотря на то, что ей давали много обезболивающих препаратов, она была беспокойной пациенткой. Однажды она показала на окно своей палаты, расположенной на девятом этаже больницы, и сказала пришедшей навестить ее Джоан Блюменталь: «Не забавно ли? Как это дерево может быть в девять этажей высотой?». Бросив взгляд в окно, Блюменталь увидела, что Рэнд видит там не дерево, а отражение своей стойки с капельницей, и указала ей это. Но та впала в ярость, поскольку не могла позволить себе усомниться в том, что, как ей казалось, она видела. Джоан, которая приходила к ней каждый день, рассказала об этом инциденте своему мужу, Аллану Блюменталю, а тот – передал Пейкоффу, который находился в квартире Рэнд, приглядывая за Фрэнком. Пейкофф добросовестно рассказал Айн о том, что друзей беспокоит ее поведение, после чего ее гнев продолжался еще несколько месяцев. Вернувшись домой, она позвонила Джоан и отругала ее за то, что та посмела сомневаться в ее рациональности.
Тем временем, мыслительница, утверждавшая, что героическое чувство жизни дает возможность не обращать внимания на душевные страдания, оказалась неспособна терпеть физическую боль. Обнаружив, что ей трудно двигаться, она не стала сидеть или ходить. Наблюдавшие за ней медицинские работники – как и мать когда-то – увещевали ее побольше двигаться, хотя бы шевелить пальцами ног во избежание образования тромбов – но она не шла им навстречу. Рэнд могла изменить положение тела без протеста только когда спорила с кем-нибудь – тогда она размахивала руками.
Во время восстановительного периода после операции она часто впадала в детство. Пейкофф вспоминал, как привел ее домой после больницы, и этот момент он описывал как самый веселый за всю историю его отношений с ней. «Ей было трудно ходить, – рассказывал он, – и она кое-как проковыляла в квартиру». По просьбе Рэнд он включил ее любимую старинную музыку. Приободренная веселым духом своей юности, она взяла свою маленькую трость и принялась маршировать по комнате, покачивая головой, улыбаясь нам и дирижируя музыкой. Это были очень счастливые минуты». Но все же она отказывалась совершать прогулки в окрестностях дома или делать упражнения – вплоть до тех пор, покуда врачи не предписали прогулки также и Фрэнку. Тогда они стали выходить вместе. По большей части она предпочитала оставаться в постели, смотреть телевизор и читать мистические романы. С помощью секретарши она постепенно отвечала на накопившиеся письма от поклонников и иногда раскладывала пасьянс.
Она бросила курить, но отвергла предложение Блюменталей заявить об этом решении публично – хотя, как они заметили, она прямым или косвенным образом вдохновила многих своих поклонников начать курить. Она также продолжала отрицать, что существует какое-либо окончательное, не основанное только на статистике доказательство того, что курение вызывает рак. Блюментали понимали, что единственное, на что неспособна Рэнд – это признавать свои заблуждения и ошибки. И они знали, что ей трудно полностью смириться с множеством ударов, которые обрушивала на нее судьба. Поэтому они терпеливо сносили причуды пожилой женщины.
Рэнд полностью не восстановилась после операции на легком – но к осени 1974 она уже чувствовала себя достаточно прилично, чтобы совершить поездку в Вашингтон, где состоялось еще одно знаковое событие, а именно – вступление в должность самого знаменитого из ее протеже, Алана Гринспена, в качестве руководителя Председателя совета управляющих Федеральной резервной системы США в составе администрации президента Джеральда Форда. На фотографиях, сделанных в Овальном кабинете, Рэнд выглядела гордой, но хрупкой. Три недели спустя журнал Time написал о том, что во время одной из первых официальных встреч Гринспена, где обсуждался неуклонно повышающийся уровень инфляции, президент Американской экономической ассоциации Джон Кеннет Гэлбрейт пошутил, что «единственными известными средствами от инфляции являются большевики и убежденные последователи Айн Рэнд, если, конечно, здесь есть хоть один такой», на что Гринспен немедленно отозвался: «Как минимум, один есть». Рэнд была очень польщена публичным признанием ее «Гробовщика». Она не пыталась заставить его лоббировать ее идеи на государственном уровне. «Я – философ, а не экономист, – сказала она в интервью Time. – Алан не ищет моих советов в этих делах». Они поссорились лишь однажды, после того, как Гринспен возглавил комитет, целью которого была поддержка социального обеспечения (пособие, которое Рэнд заклеймила как социалистскую меру, но, в отличие от Изабель Патерсон, приняла, поскольку внесла средства в фонд). Но, несмотря на эту ссору, остались добрыми друзьями. Алан Гринспен, лишь недавно оставивший государственную службу и, как когда-то, работающий частным консультантом, очень благодарен Айн Рэнд за то влияние, которое она оказала на его жизнь.
Весной 1979 издательство New Americam Library опубликовало ее «Введение в объективистскую эпистемологию», теоретическое исследование природы человеческого разума, которое ранее было опубликовано в нескольких разных выпусках «Объективиста». В рамках кампании по продвижению этой книги она посетила телешоу Фила Донахью.
Несмотря на то, что люди из профессиональных кругов и случайные знакомые отзывались о Рэнд как о скромной и очаровательной даме, которую годы почти не изменили, те, кто находился к ней ближе всех, наблюдали в ее поведении нарастающую патологию. От Блюменталей и Леонарда Пейкоффа она требовала поистине лакейской преданности. «Она безостановочно совершала психологические ошибки», – вспоминал Аллан. Она, казалось, была неестественно озабочена искоренением всего, что не соответствовало ее убеждениям и эстетическим вкусам. На протяжении 70-х она часто насмехалась над Алланом из-за того, что он любил играть произведения Бетховена и других композиторов его эпохи, и высмеивала Джоан за ее восторги картинами Рембрандта, чьи «визуальные искажения» Рэнд не любила настолько, что даже поместила один из офортов Рембрандта над столом отвратительного Эллсворта Тухи в романе «Источник». После вечерних препирательств по поводу аморальности исповедуемого Блюменталями отношения к жизни, она могла позвонить на следующий день, чтобы проверить, не пересмотрели ли они свои взгляды. Если нет – она возобновляла спор на следующий вечер, и на следующий за ним тоже. Она подвергала сомнению их вкусы в выборе развлечений, путешествий, друзей – а когда они утаивали от нее какую-то информацию, обвиняла их в скрытности. «Она считала нас и Леонарда своими лучшими друзьями, но часто казалось, что она специально пытается оскорбить нас и оттолкнуть, – вспоминала об этом поведении Джоан Блюменталь. – Казалось она была готова порвать с нами навсегда». В 1978 году этим друзьям с двадцатипятилетним стажем было сказано по телефону, что они не смогут больше видеться с Рэнд. Она говорила, что «осуждает» их, но была убеждена, что еще один публичный разрыв еще сильнее подорвет ее репутацию. Блюментали тихо перешли в разряд врагов, а имя Аллана было удалено из завещания Рэнд.