Лошадей за очень хорошую плату приняли в театральную конюшню. Танцы уже начинались, оркестр гремел, площадь обрамляли констебли. Их было много сегодня, куда больше, чем обычно, но никто этому не удивлялся и беспокойства не выражал.
Глеб пропустил своих дам вперед и шел чуть справа и на полшага сзади, ощущая бедром плотное тельце револьвера. Тогда, заехав к мистеру Бэдфорду за патронами (и узнав о ранении полковника), Глеб поупражнялся в стрельбе там же, в домашнем тире. Револьвер был чрезвычайно удобен в руке, непривычно легок – и имел колоссальную, совершенно не ожидаемую отдачу. С самого оружия были тщательно сведены номер и фирменное клеймо, но на донышках гильз можно было прочесть: вензель из букв С и В, а ниже: «38 специальный». Пули были в мельхиоровых рубашках, гильзы – цельнолатунные, покрытые зеленоватым лаком, а самое удивительное – при выстреле не было дыма. Запах сгоревшего пороха тревожил память, но Глеб так и не смог вспомнить, с чем он ассоциируется. Старайся не оставлять стреляных гильз, сказал ему мистер Бэдфорд, это не то чтобы обязательно, но все же…
Держась неподалеку, шел домино.
Глеб привык к охране – как и к новому своему обличию. Олив сделала все сама: сняла волосы, а оставшийся ежик и брови обесцветила. Пригоршни орехового масла и трех сеансов загара на плоской крыше хватило, чтобы лицо и торс приобрели бронзовый оттенок. Белые шейные платки и светлые рубашки оттеняли его. Не сразу, но нашли пижонские кавалерийские полусапожки на высоком каблуке. Теперь Глеб на полголовы возвышался над толпой. Несколько штрихов гримировочным карандашом – и он стал выглядеть лет на семь старше. Лучший способ не быть узнанным – это выделиться из толпы, одобрил изменения мистер Бэдфорд.
Вокруг кружили маски – в танце и просто так. Старые моряки и пираты, аргонавты и тролли, палладийские гусары и аркадийские пастухи, монахи, казаки, птицы, придворные, утопленники – мужские костюмы поражали разнообразием. Женщины поражали максимальным отсутствием костюмов: у многих большая часть ткани ушла на полумаски, если не считать, понятно, костюмами шляпки и прически – вот где не было пределов фантазии! От шляпки-каравеллы Глеб просто не мог оторвать взгляд – чем, наверное, обидел ее обладательницу, потому что каравелла вдруг резко развернулась и пошла против ветра, грациозно покачиваясь. А перед Глебом возник как бы ниоткуда горец в кожаном переднике, цветастом жилете и войлочной шляпе, поля которой спадали на плечи.
– Здравствуй, ворон, – сказал горец.
– Никогда, – ответил Глеб.
– Что – и даже пригласить на тур вальса одну из ваших божественных дам, причем по вашему выбору?
– Никогда, – каркнул ворон.
– Даже если я предложу такое вот необычное отступное? – и горец поднял к лицу Глеба висящие на обрывке цепочки серебряные часы «Покровский» – анкерный хронометр с двумя секундными стрелками, календарем и репетиром; часы медленно поворачивались, и на задней крышке Глеб прочел знакомое: «Дорогому Борису Ивановичу от коллег в день блестящей защиты. 24.IV.1967 от Р.Х.»
Олив и Светлана, стоя в двух шагах, смотрели тревожно. Домино осторожно продвигался за спину горца.
– Согласны? – спросил горец. – А впрочем, берите так.
– Кто вы? – выдохнул Глеб.
– Ну, это вопрос, недостойный ворона. Ворон должен знать все, ибо мудр. Как в сказке про короля Марка, помните? Нашел однажды король Марк волшебное кольцо, и позволяло то кольцо видеть скрытый смысл вещей и понимать зверей и птиц. И отправился по дороге, одевшись бедным рыцарем. Устал, лег под деревом – и слышит, как на ветку сели два ворона, молодой и старый, и ведут разговор. Спрашивает молодой старого: «Дедушка, сговаривают за меня двух девиц-ворониц: Мэри и Элен. Обе они молоды и прекрасны, обе из хороших семей, и приданое большое дают: за Мэри – мышиную страну под гумнами да амбарами, а за Элен – поле у трех дорог, где каждый год рыцари на поединки сходятся». Старый спрашивает: «А сам ты к кому склоняешься?» – «К Мэри, дедушка. Лучше, думаю, быть ангелом смерти в мышиной стране, чем ждать, когда наш ангел смерти на пир протрубит». Помолчал старый, подумал. Говорит наконец: «Бери в жены Элен». – «Почему?» – «А потому, внучок, что умрет скоро наш король Марк, и начнут дети его меж собой королевство делить и переделять, и на второй год иссякнет зерно на гумнах и в амбарах, и поедят мыши мышат своих и сами издохнут, а на поле твоем павших рыцарей и коней год от году прибывать станет, и придет тогда Мэри к тебе проситься в наложницы». – «А как ты знаешь, дедушка, что король Марк умрет скоро?» – «Как же не знать, когда он под деревом нашим лежит и нас слушает, потому что на пальце у него волшебное кольцо, а того не ведает, что кольцо это камнем внутрь повернуть надо, и только тогда ему суть вещей откроется…» Услышал это король Марк, повернул кольцо, и открылась ему суть вещей. И ужаснулся он тому, что увидел, поседел в одночасье и умер…
Глеб сглотнул. Правая рука его сама дернулась и приподнялась, готовая скользнуть к револьверу, но горец точным движением вложил ему в ладонь часы и сжал пальцы.
– Полно, Глеб Борисович, – сказал он по-русски. – До завтрашнего полудня мне нужно увидеться с вами. Неимоверной важности дело…
И, сказав это, сделал шаг назад, в сторону – и растворился, исчез.
– Кто это был? – почти испуганно спросила Светлана. Олив напряженно всматривалась в толпу. Домино мелькнул несколько раз в толпе и пропал.
Глеб показал ей часы.
– Не понимаю… – Светлана откинула волосы с глаз. – Что все это значит?
– Если б я знал… – с тоской сказал Глеб.
Под крышкой часов лежала свернутая вчетверо записка: «В восемь часов утра в консульстве».
Уже под утро, когда Глеб заснул и жесткая складочка у его губ разгладилась, Светлана выскользнула из-под простыни, накинула на плечи длинную, до колен, домашнюю куртку из небеленого полотна, взяла со столика успевшую оплыть свечу и тихонько, стараясь не скрипнуть дверью, вышла в холл. Пламя свечи наклонилось и затрепетало: еще не все окна были застеклены, и сквозняки гуляли по квартире.
Натопленный Сью с вечера, водяной котел был еще горячим. Наполнять ванну Светлана не стала, открыла душ. Легкие капли как бы смывали тревогу, позволяли Душе дышать…
Растершись полотенцем, Светлана вышла из ванной, сделала неловкое движение – свеча погасла. Если бы не это, она не заметила бы полоски света под дверью Олив.
Глеб проснулся и сел, ошеломленный. Такие сны ему не снились никогда. Он был будто бы в центре паутины, нити тянулись к его пальцам, локтям, ногам, ко всему телу, следовали за взглядом – и этими нитями он, делая любое движение, сдвигал с мест и заставлял выполнять что-то разные предметы: стулья, повозки, дома, корабли. Другие люди тоже были прикреплены к этим нитям… Но в то же время он знал, что на самом деле он не движется, потому что руки и ноги его прибиты, прикручены к пульсирующей мягкой и теплой стене, и все это имеет какой-то особый скрытый смысл. Неимоверным было напряжение его мысли…