Эркейд – город на сотнях островов, в амфитеатре зелено-серо-синих гор, восходящих слева направо, от холмов и террас над морским побережьем до лесистого хребта Литтлмери, вдали незримо переходящего в заоблачные цепи Сприггана (в действительности это не так: между ними лежит узкая долина, почти ущелье, и это единственная сухопутная дорога из внешнего мира сюда, к городу Эркейд, в край с тем же именем; город, созданный высшим вдохновением, которое нечувствительно передается людям, берущимся в этих краях за карандаш или мастерок). Голубовато-серые, как бы в дымке, стены, опутанные плющом и хмелем; цвета молодой сосновой коры – черепица крыш; изумления достойны фасады, балконы, галереи; фонтаны, каскады садов; внезапно – башни, колонны, маленькие, но совсем не игрушечные замки с тонкими шпилями; все в зелени, в цветах, в диких зарослях, которые вдруг обрываются или каналом, или оживленной улицей в блеске фонарей и витрин, или лужайкой богатого дома… Здесь половина построек – отели; две трети людей – живут в других городах; но всем почему-то кажется, что там они живут по недоразумению…

Здесь рады вам на каждом шагу, в каждом погребке, под любым шатром. Здесь никому и ни в чем не бывает отказа. Вовсе не обязательно иметь кучу денег, чтобы насладиться благами Эркейда, потому что главное его богатство растворено в воздухе: это лень, безмятежность и нега. Вы можете снять номер в отеле за четыре и даже пять фунтов в день, но хижину на пляже владелец оценит в три шиллинга, а где-нибудь в садах, поодаль от моря – в два. Место для палатки обойдется вам в полпенса плюс шесть шиллингов за прокат самой палатки на любой срок. И даже этих трат можно избежать, поднявшись на две-три мили вверх по реке – туда, где город уже кончился, а йеменские сады и огороды еще не начались…

Что-то подобное было поначалу в планах Светланы и Глеба: пожить некоторое время на виду, пуская пыль в глаза, а затем незаметно сменить статус, раствориться в безымянной толпе людей небогатых – и через две недели безымянно отбыть в Эннансиэйшн, где Олив подготовит им крышу над головой…

И вот все – рушилось.

…и потому Светлана с досадой оглянулась на отель, на его фасад, облицованный молочно-белым матовым камнем с неожиданными зелеными прожилками, на окна третьего этажа с бежевыми шторами, так и не ставшими надежной защитой от чужих взоров, на пальмы, выстрелившие в небо из кипени темной амбреллы, на ждущие у подъезда наемные кабриолеты и ландо, на радужную фонтанную пыль меж пальм и за пальмами, на башенные часы, показывающие, что уже половина пятого, что день прошел, съеденный неприятностями, и Глеб молчалив и задумчив, и очень хочется хоть что-то узнать от него…

Не надо его трогать.

Проплыли мимо хрустальный корабль ресторана «Перси», летний королевский дворец, чуть дальше и в глубине – круглый дом с двумя ярусами арочных окон и надписями «ЦИРК» с одной стороны и «КАЗИНО» – с другой. Потом лошадка как бы сама – кебби сидел неподвижно, похожий на чучело сыча – свернула направо и тут же налево, на деревянный мостик, музыкально отозвавшийся на удары ее копыт. Дальше путь лежал вдоль узкого канала, по черной воде скользили еще более узкие низкобортные лодки с парой гребцов и дюжиной пассажиров на каждой. Наконец кебби шевельнулся, и лошадка стала. Влево вел пешеходный мостик: через канал и прямо под полуарку с надписью огромными буквами «Государственная почтовая служба».

– О-от, – с южным выговором у кебби все было в порядке. – Прибыли, сэ-э и мэ-эм.

Глеб расплатился.

– Мое ва-ам бла-адарсти-ие, – медленно кивнул кэбби. – Жда-ать?

– Спасибо, не стоит, – отмахнулся Глеб.

Телеграмма, отправленная ими, была такая: «Мистеру Бэдфорду, собственный дом, Линден-стрит, Порт-Элизабет. Для передачи мистеру Белову. Папа, дорогой, прости меня. Счастлива, что ты вернулся. Я так тебя ждала. Верю, что увидимся скоро. Люблю. Твоя глупая дочь».

Через три часа текст этой телеграммы лежал перед следователем Джозефом Данном. Агент, принесший его, сидел напротив и курил маленькую матросскую трубочку. Вид его был чрезвычайно довольный, как у умного тощего кота, умыкнувшего сосиску.

– Сколько это стоило, Хилл? – спросил следователь.

– Пять, – сказал Хилл и выпустил к потолку струйку дыма.

– Телеграфисты просто обнаглели, – Ланн достал бумажник и выудил из него розовато-серую бумажку. – Чем заняты подопечные?

– Перекусили, вышли к морскому парку, покатались на лодке, взяли билеты на «Феерию». Когда я вернулся с почты – сидели в погребке «Ширли Грэм».

– Ничего подозрительного?

– Трудно сказать. Подходил к ним какой-то странный тип, но парень его отшил. Хок пошел было за ним, но тип попался вертлявый…

– Ничего себе! Какой-то тип уходит от нашей лучшей ищейки, а агент Хилл считает это в порядке вещей…

– Я так не считаю, шеф, но… там надо было видеть все. У Хока не было шансов – толпа валила очень плотная, только что кончилась предыдущая «Феерия». Ни одного шанса, шеф. Ребенок мог уйти от Хока.

– М-да?.. Ладно, оставим пока это. У наших ребят билеты на девять?

– Да, шеф.

– Старайтесь держаться к ним поближе. Парень предупрежден насчет вас, резких движений делать не станет.

– А кто они, шеф? Шпионы?

– Что ты, Хилл… Обычная влюбленная парочка. Банальный адюльтер. Еще совсем дети… Но на них как-то уж слишком тщательно обращают наше внимание. И мне это совсем не нравится. Ты понимаешь, конечно, что они такие же Голицыны, как я – композитор Проктор. И вот тут начинаются настоящие вопросы. Например… – Ланн вдруг замолчал, еще раз перечитал телеграмму. – Но если это тот самый Бэдфорд, то я вообще ничего не понимаю… Ладно, Хилл, иди. Не думаю, что их попытаются убить сегодня, но – постарайся быть готовым ко всему.

Но быть готовым ко всему у Хилла не получилось. Когда «Феерия» закончилась и зрители встали, чтобы поблагодарить актеров, он на несколько секунд потерял из виду своих подопечных. То есть что значит: на несколько секунд? Зрители сели, но Голицыных среди них уже не было. Хок, Адамс и О'Брайн, оставшиеся снаружи, не видели их среди выходивших…

Князь и княгиня Голицыны, люди яркие и заметные в любой толпе, пропали – как будто растворились в воздухе.

8

Они вынырнули из пыльного мира на какой-то тихой улочке, быстрым шагом дошли, почти добежали, до перекрестка, и здесь Глеб остановил проезжавший кэб. Откинувшись поглубже на мягком пружинном диванчике, Светлана, прижавшись к Глебу, шепнула:

– Я боюсь…

– Я сам боюсь, – признался Глеб. – Я перестал понимать, что происходит.

– Может быть, плюнем на все? Уедем прямо сейчас?

– Уже думал. Не получается. Без денег не получается и без документов – тоже.

– Это трудно. Но, наверное, можно. Тем более, раз ты умеешь так…

– Может быть, ты и права, – сказал Глеб с сомнением. – Но, понимаешь ли… – он замолчал и задумался. – У меня такое чувство, будто кто-то толкает и толкает под локоть.