Петти прокашлялся.
– А как быть с идентами? Это такие своего рода импланты, они у нас у всех…
– У меня тоже есть. Нет, не идент… Так вот, я ещё ни разу не подвергался нападению пыльцы. Так что, думаю, есть импланты или нет – не имеет значения.
– А вы часто бывали… там?
– Как правило, раз пять-десять в год. А были годы, когда я оттуда просто не вылезал…
– Ой, а почему? – заинтересовалась Мирабелла. Наверно, ей это очень живописно представилось: год голышом.
– Это было сразу после войны, – сказал я. – Нас преследовали, мы скрывались.
Нельзя сказать, что я соврал. Но сказал так, чтобы они поняли меня с точностью до наоборот.
В таиге тогда скрывалось немало синих, запятнавших себя сотрудничеством с врагом. И я, естественно, был среди них. Мы скрывались от тех, кто потерпел поражение. И многие из скрывавшихся «победителей» погибли.
А некоторые, говорят, так до сих пор и живут внизу. Приспособились.
Такие вот превратности жизни.
К обеду мы вернулись…
Вот я вроде бы и добрался до того места, где уже не могу рассказывать лишь о том, что я видел сам и в чём сам участвовал. События пошли быстро, стали случаться в разных местах одновременно, и, как я ни старался, побывать везде мне так и не удалось. Придётся давать слово другим героям этой истории. И вот тут я наталкиваюсь на вечную свою занудливость, на правило говорить только то, в чём окончательно уверен. Но, если я просто изложу, что тот или другой человек делал и что видел, получится сухо и противно – да и не очень понятно местами. Но ведь мыслей и чувств его я знать не могу, могу только догадываться…
Я долго мучился над этим. И решил, что единственно возможное решение – это представить себя на месте другого человека, притвориться этим другим. Не знаю, как у меня получится. В любом случае я ведь не претендую на особую психологичность. Просто рассказываю, как было дело, и всё.
На всякий случай ещё раз: я не утверждаю, что Кумико, или Гагарин, или Тина, или Люсьен испытывали именно те чувства, которые я им приписываю, и думали именно те мысли. Я так предположил, не более того.
(Для любого эстебанца ясно, почему я так это всё акцентирую. Для всех остальных поясняю: потому что Эстебан на сегодня – это единственное во Вселенной место, где за неверное слово вас могут просто убить.
У нас тут всё очень чётко.)
Насколько хороши были у Игната отношения с детьми мелкими, настолько же они стали сложными с детьми взрослыми. Думаю, бедняга просто не мог поверить, что вот это вот, кому он недавно мыл попу и вытирал нос, сегодня уже существо равноправное, самостоятельное и вообще. Он их такими и воспитывал, а когда у него всё получилось, нутро его отказалось подчиниться очевидному. А дети, умные и самостоятельные, оказались недостаточно мудрыми (да и откуда? Мудрость – это в первую очередь опыт), чтобы подыграть старику…
Я не знаю точно, из-за какого пустяка он насмерть рассорился с Гагариным, но это произошло ещё два года назад. И в гневе Игнат вычеркнул Гагарина из числа своих наследников. А потом дурацкое самолюбие не позволяло ему своё решение изменить. Хотя я настаивал.
Сейчас я даже подозреваю, что ссора та возникла не сама собой, а была кем-то (тем же Сунем?) искусно спровоцирована. Но доказательств нет, так что все мои предположения суть спекуляции. Да это, по большому счёту, и не важно совсем.
С другой стороны, вот это исключение из списка, вполне вероятно, спасло Гагарину жизнь.
За две недели до убийства Игната Гагарину принесли некие документы, изобличающие высокопоставленных синих, в том числе коменданта торгового порта Ньёрдбург (не путать порт с городом!), в контрабанде и торговле грюнсандом. Гагарин притворился вольным торговцем с юга, поселился в портовой гостинице, потом перебрался в воздушный Ньёрдбург – это уже почти у самой Стены… Он потратил немало редакционных денег и даже вышел на какие-то интересные контакты, когда узнал о взрыве в редакции. Бросив всё, он ринулся назад…
По дороге его пытались перехватить, он ускользнул.
Как и я, Гагарин изнурял себя рассуждениями о потерянном зря времени. Объявись он не в день суда, а накануне, когда прилетел в Три Столба, – и всё могло пойти по-другому!.. Но так же, как и я, он был не в силах предвидеть события – и, как и я, не способен ничего изменить задним числом.
Известно, что именно такие размышления способствуют развитию самой чёрной депрессии. Особенно когда размышляешь в тюремной камере.
Короче говоря, выпущенный на волю Гагарин прямиком направился в «Зелёного дракона», чтобы узнать новости и слухи.
Он узнавал новости и слухи весь вечер – и в результате заночевал в каморке для неподвижных клиентов.
Но это было уже потом, когда я убыл с Трёх Столбов. Или на следующий день, или через день – сам Гагарин этого вспомнить не смог.
Пока мои подопечные отдыхали после обильного обеда, я провёл рекогносцировку.
В «Хозяине» мне сказали, что ночью ожидается Цветение на нескольких делянках под стеной Человечков – скалистым образованием примерно на полпути от Трёх Столбов до Аппеля, последнего крупного острова на востоке нашего архипелага, дальше до самой Новой Гренландии тянется двухтысячекилометровое пространство самой дремучей таиги с обширными болотами и несколькими сверхсолёными ядовитыми озёрами. До Человечков (названных так за вид сверху: два нарисованных человечка, сцепившись руками, то ли кружатся в танце, то ли падают с большой высоты) было три часа неторопливого полёта на пикапе.
До Граблей, конечно, ближе, всего час, но там Цветение будет в лучшем случае только в следующее троелуние.
Я попросил Ицхака распорядиться, чтобы моих покормили ужином на час раньше и сделали хороший набор для пикника, а группе объявил, что сразу после ранневечерней трапезы сбор – и полетим смотреть драконов.
Пикник я намеревался устроить на прилежащем к Человечкам маленьком островке Клумба, одном из владений (теперь, надо полагать, уже бывшем) Игната Снегиря. Там когда-то госпожа Мидори разводила цветы и декоративные деревья. Неподалеку от него, под скалой Молот, она и погибла.
Игнат забросил этот остров, и там всё заросло дико и причудливо. Несколько раз у него эту землю хотели купить, но он не продавал…
Выйдя из редакции, я заглянул к Шамилю Ивановичу. Меня, понятно, интересовал Гагарин. Шамиль сказал, что претензий к нему у суда нет, есть только несколько не до конца прояснённых вопросов, вот придут ответы на телеграммы – и тогда можно будет парня выпускать. А пока пусть побудет под охраной – и для его, между прочим, безопасности.