Я ошиблась.
Ну, что сказать? Эрик нас спас. Хладнокровия ему было не занимать.
Нас отнесло далеко к югу, на Пятый пост. Это частью каменная, частью стальная (и в этой части очень ржавая) башня, построенная вскоре после Высадки для давно забытых целей. Она стояла совсем заброшенная, пока после последней войны и произошедшего затем расширения Стены не пришлось изменять трассу парома «Ньёрдбург – Ясный». Раньше трос был брошен напрямую, теперь для него пришлось искать ещё одну точку крепления. Заодно за Пятый пост зацепили трос, брошенный к Плато Роксоланы, но туда регулярные паромы не ходили – заселение Плато шло медленно, и мало кто знал, что там вообще происходит.
Пока я валялся в отключке, Эрик связался по телеграфу с Ньёрдбургом и дал им знать, что с нами произошло. Там распорядились: переждать непогоду.
Ну, это Эрик сообразил бы и без них. Главное – он предупредил турфирму. Теперь они скорректируют дальнейший график группы.
Вместе с нами на Пятом застряли грузовой «Грифон» с молодой картошкой, кукурузой и чаем (голодная смерть нам не грозила, даже если дождь затянется на много лет) и две небольшие местные фермы, так что в общей сложности в тесноватых помещениях пересадочной станции собралось девятнадцать человек. Потолки промокали, ветер пролетал навылет сквозь щели, временами даже посвистывая…
Вы, может быть, упрекнёте меня, что я почти ничего не рассказываю о туристах. Я бы и хотел… Но, во-первых, мне про них почти нечего сказать, они ведь для нас никакие. Конечно, можно описать их подобно тому, как описывают экзотических зверьков. Но тут включается «во-вторых»: существует такая профессиональная этика гидов – не обнародовать подробности жизни тех, кто тебе доверился. Так что, увы, праздных баек о туристах не будет. Только то, что непосредственно касается событий.
Хотя было немало забавного. Да.
Я пришёл в себя – а вернее, проснулся – от жары. Я лежал на мягком, под мягким и тёплым и рядом с мягким и горячим. Ну, понятно: подо мной был толстенный матрац, на мне – несколько одеял из шерсти лам, а рядом – несколько неожиданно – спящая Мирабелла.
Мне надо было встать, срочно, я попытался сделать это максимально аккуратно, обнаружил, что вне постели достаточно холодно, что я голый, как в таиге, и что бельё моё лежит рядом, сухое и, кажется, даже выглаженное. Под бельём обнаружился пилотский свитер с кожаными накладками и кожаные штаны – не мои, но вполне подходящие по размеру.
Я стремительно оделся и босиком понёсся искать туалет. Я, конечно, помнил, как расположены помещения на Пятом, – просто ещё не знал, что мы именно на Пятом…
В коридорах и на лестницах под ногами похрустывал лёд.
Когда я вернулся, Мирабелла уже не спала. Она сидела в кровати, натянув на себя одеяла. Красноватая «вечная лампочка» пристально отражалась в её глазах.
– Север, – сказала она хрипловато. – Вы в порядке?
– Уже да, – сказал я.
– Эрик сказал, что это вы нас спасли.
– Не только вас. Себя тоже.
– Всё равно. Спасибо вам… – и кашлянула. – В общем, спасибо. Хотите обратно? – Мирабелла приподняла край одеяла.
– Не уверен, – сказал я.
– Я не предлагаю вам себя, – она наклонила голову. – Просто вы были очень слабы…
Я прислушался к себе. В общем, я бы не отказался поваляться ещё. Мышцы казались – да, наверное, и были – распухшими, тугими; боль ещё можно было терпеть…
– Да, лучше так… – я снял верхнюю одежду и залез в горячую толщу постели. – Думаю, я ещё усну…
– Хотите? – она сунула руку под кровать и достала фляжку.
– Это что?
– Какая-то травяная настойка. Эрик сказал, что вас надо этим напоить…
Я попробовал. Некоторые травы угадывались. Наверняка семейный рецепт. У нас сколько семей, столько рецептов.
– Спасибо, – я передал фляжку Мирабелле. Она тоже глотнула. Снова покашляла. – Вы простыли?
– Забавно, – сказала она, – но, наверное, да. Я читала. Горячка, чахотка. Никогда не думала, что такое ещё бывает.
– У нас всё бывает, – сказал я.
– Да… – она помолчала. – Север, можно с вами говорить откровенно? – шёпотом.
– Откровенно… – повторил я. – Наверное, можно.
– Вы же были… как бы сказать… против Земли?
– Был. Но у нас многие были против.
– Да-да, конечно… Понимаете, я… Я хочу остаться.
Я скосил глаза и посмотрел на неё.
– Тут, у нас? Вы хоть приблизительно…
– Приблизительно, – сказала она. – Конечно, приблизительно. Но… разве…
– Будет чудовищно тяжело, – сказал я.
И почувствовал, как она пожала плечами.
Несколько минут мы лежали молча.
– Почему? – спросил я.
– Словами – трудно, – сказала она. – Я не знаю, что вы знаете… ну, о Земле…
– Довольно много, – сказал я. – Среди моих друзей есть иммигранты.
Я не стал говорить, чем занимался во время войны. Я этого не говорил даже Кумико.
– Тогда вы понимаете, что там мы – изгои. Я ненавижу импланты… и Настя тоже, и Петти. А без имплантов быть землянином – нереально, ты практически никто, для тебя нет службы, нет дела… и, наконец, тебя просто перестают замечать. Можешь жить себе, простенько, низенько и бессмысленно жить. А это… не по мне. Не хочу так. Не хочу.
Забавно. Как и все, с кем я общался раньше, она недоговаривала. Такое ощущение, что людям без имплантов просто с самого детства запрещено думать об этом. Нет, иногда можно на короткое время вывести их на эту невыносимую мысль, заставить умножить два на два, даже произнести вслух запретное слово. Но им от этого становится физически плохо, и стыдно, и как-то ещё… в общем, не хотел бы я заставлять Мирабеллу что-то подобное сейчас чувствовать…
Я дотянулся до лампы и несколько раз встряхнул её. Светящаяся взвесь пошла волнами, свет на секунду стал совсем ярким, потом снова потускнел. Лампу пора было подкормить, но я не знал, где сахар. Ладно, пусть светит так. Потом хозяева подкормят.
…А ведь всё очень просто: подавляющее большинство землюков имеют импланты, позволяющие им частично распространять свою личность по другим интеллектам, естественным и искусственным, соответственно предоставляя себя для использования другими. Так они обретают практическое всеведение и некое подобие бессмертия. Вот и всё.
Типическая «причина номер два» для эмиграции. Первая – это неизлечимая аллергия к нанотехносфере Земли. Такие люди просто не могут жить нигде, кроме Эстебана и ещё двух или трёх маленьких религиозных колоний. Но в основном они стремятся попасть именно на Эстебан. Здесь давным-давно нет нано, и здесь по определению не бывает аллергий, и у нас абсолютная веротерпимость. А причина номер два – неизлечимое же отвращение ко всяким там инородным предметам, вживляемым глубоко в тело. Это примерно как страх высоты. Или ужас перед насекомыми. Какой-то процент людей таким фобиям подвержен, и ничего нельзя с этим поделать, а радикально перестраивать психику законы запрещают.