Сжав зубы, я двинулась вперед. Воздух был таким тяжелым, таким отравленным темной магией, что я только диву давалась: как могут не чувствовать этого остальные? Как они могут не замечать этот мерзкий тошнотворный запах серы? Все стены были покрыты жуткими изображениями: вот люди, убивающие друг друга на поле боя, а вот фараон, безжалостно казнящий бесконечные вереницы пленников. Все картины были нарисованы красной краской – прошли тысячи лет, но стены до сих пор казались густо забрызганными кровью.
Преодолевая отвращение, я старалась по-новому всматриваться в эти ужасные сцены, мне очень хотелось понять, что передо мной: просто гробница военачальника или погребальный храм, посвященный египетскому богу войны Манту в благодарность за все одержанные Тутмосом победы?
Или здесь действительно можно найти важные ключи, которые укажут путь к еще не открытому храму Тутмоса III, в существовании которого я пыталась убедить своих родителей?
– Нам нужно найти способ спуститься вниз, – сказала я маме.
– Да, дорогая. Мы об этом подумали. – Мама отступила в сторону, а вперед вышел Набир с деревянной лестницей в руках. Он осторожно опустил ее, проверил, хорошо ли она упирается нижним краем в дно колодца, а затем спустился первым, чтобы придерживать для нас лестницу там, внизу.
Я быстро спустилась по лестнице, за мной мама и остальные, и мы пошли по короткому переходу к гробнице. Не забывая при всем своем нетерпении об осторожности, я зажгла свой электрический фонарь и направила его вперед, чтобы осветить переход. Направила и ахнула.
– А куда ты девала все вещи? – спросила я.
– Какие вещи, дорогая? – нахмурилась мама.
– Ну, те, которые здесь были, – неистово махнула я рукой. – С артефактами, сокровищами…
Мама неловко покосилась на остальных и сказала, понизив голос:
– Когда твой папа вернулся сюда, никаких сокровищ здесь не было. Но все равно ты сделала удивительное открытие, – поспешила добавить она.
Я отвернулась в сторону, мне стало нехорошо, потому что сокровища здесь были. Более того, их здесь было немерено. Это означает, что Змеи Хаоса успели унести и спрятать их до того, как папа вернулся сюда после разговора с доктором.
Замирая от страха, я подняла глаза, чтобы посмотреть на вырезанный на дальней стене камеры огромный барельеф Тутмоса III. На груди фараона сверкало Сердце Египта.
Когда я в последний раз видела его, рядом был фон Браггеншнотт. Его руку намертво приклеила к каменной стене та самая темная магическая сила, которая соединила в единое целое амулет и барельеф. Сейчас я была бесконечно рада тому, что на стене больше не осталось приклеенной к ней руки – бесполезной, оторванной, сморщенной, жуткой.
– О, ты только взгляни! – воскликнула мама, подходя ближе и поднимая свой электрический факел. – Выглядит совершенно так же, как Сердце Египта.
Это и было Сердце Египта, но не могла же я сказать об этом маме. Пусть уж лучше думает, что артефакт похитил неуловимый умный вор, и не знает о том, что его вернула на законное место ее собственная дочь.
Часа примерно через три у меня начали слезиться глаза и ужасно разболелась голова. Мы решили разбиться на группы, чтобы каждая из них взяла на себя какую-то часть огромной усыпальницы, что позволяло сразу охватить бо́льшую площадь и быстрее исследовать весь памятник. Конечно, все это прекрасно, но, черт побери, будет у нас сегодня перерыв на ленч или нет?
Я отвернулась от резных изображений на стене, которые рассматривала, чтобы спросить об этом у мамы, но обнаружила, что стою в подземной камере одна-одинешенька. Неужели они уже пьют чай и едят сандвичи, а меня позвать забыли?
«Или, еще хуже, уже все закончили и уехали домой без меня», – подумала я, не услышав долетающих хотя бы издалека голосов. Это значит, что я совершенно одна в потайном крыле усыпальницы, которое я сама и открыла. Словно притянутая чьей-то невидимой рукой, я медленно подошла к дальней стене камеры, где находился огромный барельеф Тутмоса III. Когда я впервые увидела его, лицо фараона было угрюмым и пугающим, на нем читалась жажда ужасной и неотвратимой мести. Но после того как я вернула Сердце Египта на его законное место в стене, выражение каменного лица изменилось. Неведомая мне магическая сила соединила амулет в одно целое с барельефом и изменила облик фараона – теперь Тутмос, конечно, выглядел могущественным, но в то же время милосердным правителем.
И нигде на стене не осталось и следа от руки Браггеншнотта. Ни клочка кожи, ни ногтя, ничего. Интересно, как они избавились от нее? Вырезали из стены вместе с камнем? Или призвали на помощь магию? Я наклонилась ближе, чтобы внимательнее рассмотреть Сердце Египта. Края амулета полностью слились с каменной стеной, стали с ней одним целым. Это действительно было Сердце Египта, в буквальном смысле этого слова.
Я замерла. Вот оно что! Интересующие нас тексты следует понимать буквально!
Мы успели найти много упоминаний о храме Тутмоса III, и из них вроде бы ясно следовало, что это просто храм, находящийся здесь, в усыпальнице фараона. Во всяком случае, до этой минуты именно так все мы и считали. Но что, если слова о том, что Тутмос недоволен тем, что остается в тени царицы Хатшепсут, и желает стоять выше, чем она, следует понимать буквально, а не как намек на то, что мать Тутмоса захватила власть и отстранила сына от трона?
Что, если прочитанные таким образом тексты укажут нам путь к загадочному храму?
Вполне возможно, нам следует начать осмотр всех монументов и сооружений, которые построила Хатшепсут.
И как только я подумала об этом, у меня в голове всплыла картина, которую я наблюдала сегодня ранним утром по дороге сюда, в Долину Царей, – погребальный храм Хатшепсут, врезанный в склон скал в Дейр эль-Бахри.
– Есть! – прищелкнула я пальцами.
– Что такое, дорогая? – раздался прямо у меня за спиной мамин голос. – Хочешь перекусить?
Слишком возбужденная, чтобы думать о еде, я стремительно повернулась лицом к маме и выпалила:
– Храм Хатшепсут в Дейр эль-Бахри. Вот где нужно поискать.
– Почему именно там?
Я быстро пересказала все упоминания о храмах, которые встретила этим утром на стенах усыпальницы, и объяснила свою теорию о том, что все надписи следует понимать буквально.
– Эврика! – воскликнула мама, широко улыбаясь.
– Эврика? – переспросила я.
– Да, так обычно кричат золотоискатели, когда находят золото, но то, что ты нашла, дороже золота! Ты гений, дочка!
Мама обняла меня, да так крепко, что я едва не задохнулась. Впрочем, я так ликовала оттого, что мама назвала меня гениальной, что просто не заметила этого.
Хотелось бы надеяться, что эта гениальность компенсирует мои странности.